Эллери Квин, хотя и был любителем криминологии, не выносил вида крови. Воспитанный на рассказах об убийствах, постоянно находящийся в контакте с головорезами и полицейскими, он тем не менее не мог смотреть на окровавленные трупы. Ни положение сына офицера полиции, ни частое соприкосновение с жестокой и извращенной психологией преступников, которая составляла тему его любительских литературных трудов, не могли приучить его к лицезрению последствий бесчеловечного обращения людей с себе подобными. Созерцая сцены кровопролития, он сохранял твердость взгляда и быстроту ума, но сердце его всегда терзала тоска...
Эллери еще никогда не присутствовал на операции. Правда, мертвых тел он повидал достаточно: искромсанные трупы в моргах, выловленные в реке или в море, распростертые на железнодорожном полотне, валяющиеся на улице после налета гангстеров. Короче говоря, он видел смерть во всей ее неприглядности. Но мысли о стальном скальпеле, режущем тело живого человека, копающемся во внутренностях, перерезающем сосуды, по которым струится горячая кровь, вызывали у него тошноту.
Заняв место в амфитеатре Голландского мемориального госпиталя, Эллери испытывал смешанное чувство страха и возбуждения. Его взгляд не отрывался от активной, но бесшумной деятельности, кипевшей в «партере» на расстоянии двадцати футов. Рядом с ним в кресле развалился доктор Минчен, его живые голубые глаза не пропускали ни одной детали приготовления к операции. До их ушей смутно доносился шепот людей, также сидевших на галерее. В центре поместилась группа мужчин и женщин, одетых в белое. Это были молодые врачи и сестры, собравшиеся понаблюдать за работой хирурга. Держались они тихо и спокойно. Позади Эллери и доктора Минчена сидел мужчина, также в больничном одеянии, и хрупкая на вид молодая женщина в белом, то и дело что-то шептавшая ему на ухо. Это были доктор Луциус Даннинг, главный диагност, и его дочь, состоящая в отделе общественной службы, прикрепленном к больнице. Доктор Даннинг был седым человеком, с лицом, изборожденным морщинами, и мягкими карими глазами. Девушка — некрасивая блондинка с заметно дергавшимся от тика веком.
Амфитеатр начинался прямо снизу, отделенный от «партера» высоким барьером из белого дерева. Ряды стульев, круто поднимавшиеся к задней стене, походили на балкон театра. В задней стене была дверь, за которой находилась винтовая лестница, спускающаяся вниз и выходящая прямо в северный коридор.
Послышался звук шагов, дверь открылась, и в амфитеатре появился Филипп Морхаус, уже без коричневого пальто и шляпы. Взгляд его нервно блуждал по сторонам. Завидев главного врача, он сбежал вниз по ступенькам и, наклонившись, зашептал что-то в ухо Минчену.
Кивнув, Минчен обернулся к Эллери.
— Познакомьтесь, мистер Морхаус — мистер Квин. Мистер Морхаус — адвокат миссис Доорн.
Двое мужчин пожали друг другу руки. Механически улыбнувшись, Эллери снова устремил взгляд вниз.
Филипп Морхаус был худой человек с твердым взглядом и упрямой челюстью.
— Гульда, Фуллер, Гендрик Доорн — внизу в приемной. Не могли бы они присутствовать при операции, доктор?— настойчиво осведомился он. Минчен, покачав головой, указал на кресло рядом с собой. Морхаус нахмурился, но сел, тотчас же погрузившись в созерцание работы медсестер.
Старый человек в белом, шаркая, поднялся по ступенькам, обшарил глазами амфитеатр и поймал взгляд диагноста, энергично кивнул и сразу исчез. Щелканье дверного запора явилось финальной нотой. Некоторое время было слышно, как старик копошится за дверью, потом и эти звуки исчезли.
«Партер» застыл в молчаливом ожидании. Эллери это показалось очень похожим на момент перед поднятием занавеса в театре, когда публика сидит затаив дыхание и в зале воцаряется полная тишина... Три пары ламп под огромными круглыми абажурами освещали операционный стол холодным ярким светом. Вид этого стола, пустого и бесцветного, действовал на Эллери угнетающе. Рядом стоял стол с бинтами, антисептической ватой, пузырьками с лекарствами. Молодой врач наблюдал за стеклянным ящиком с блестящими, зловещего вида стальными инструментами, обрабатывая их в маленьком стерилизаторе, стоящем справа от него. С другой стороны двое мужчин — ассистентов хирурга,— склонившись над фарфоровыми тазами, мыли руки в голубоватой жидкости. Один из них быстро вытер руки полотенцем, которое подала ему сестра и тут же снова начал мыть их—-на сей раз в жидкости, походившей на воду.
— Сулема и спирт,— прошептал Минчен Эллери.
Вытерев руки после спирта, ассистент держал их на весу, пока сестра не вынула из стерилизатора пару перчаток и не натянула их ему на руки. Такая же процедура была проделана и другим хирургом.
Внезапно дверь слева отворилась, и на пороге появилась прихрамывающая фигура доктора Дженни. Окинув зал птичьим взглядом, он быстро заковылял к тазам с сулемой и спиртом, сбросил халат и с помощью сестры облачился в другой, только что подвергшийся стерилизации. Пока хирург полоскал руки в сулеме, другая сестра' заботливо надела на его седые волосы сверкающую белизной шапочку.