Встречный ветер. Повести

Все это Пыжиков заметил и очень удивился. «Кажется, радоваться пока нечему», — удивленно подумал Петр. Выполнить задачу, взять скрывшегося нарушителя пока не было явных шансов. За эти одиннадцать дней тяжелого, мучительного поиска все устали, измотались. А по существу все впустую. Диверсант мог уже быть на Дальнем Востоке, а его ищут здесь. Что будет дальше, Пыжиков не представлял себе. Он знал только одно, что с окончанием этой затянувшейся операции должна решиться и его судьба. Петр понимал, что если его и не будут судить, то и в войсках не оставят. За последнее время он много передумал и чувствовал себя в среде пограничников как-то отчужденно, сожалея, что попал в группу майора Рокотова да еще вместе с Ромашковым, которого он начинал люто ненавидеть. Да, круто разошлись их дороги! Михаилу предстоит учеба в академии, а ему, Петру, увольнение из войск… «Ну, черт с ними! Останусь вот в этих самых Дубовиках и начну стихи писать в районную газету, женюсь, поросенка заведу», — сбивчиво и зло думал Пыжиков. Сейчас ему хотелось одного: во что бы то ни стало повидать Настю. Прежде всего нужно было окончательно решить с ней. Но как это сделать, он еще не придумал. Чтобы отлучиться, надо спросить у майора Рокотова, но это как-то неловко, да и не ко времени. Отпрашиваться у Ромашкова — ни за что на свете!

За открытым окном сельсовета стоит темная тихая ночь. С высокого тополя дробно падают капли дождевой воды. При свете электрической лампочки видно, как они скатываются по широким листьям и чистым, как слеза, хрусталем дрожат на зубчатом кончике, а потом, качнувшись, с тихим звоном летят в темноту. Звучно и однотонно перекликаются цикады. Где-то широко разливается под баян девичья песня. В сенцах храпят солдаты. За столом улыбается Ромашков. Это становится невыносимым. Петр встает, снимает с гвоздя фуражку и надевает на растрепавшиеся волосы.

— Пойти наряды, что ли, проверить…

— По боевому расчету вам положено в три ноль-ноль, — вытягиваясь на скамье и не открывая глаз, заметил майор Рокотов. — Ложитесь и отдыхайте. Когда будет нужно, капитан разбудит или я сам, когда сменю его.

— Я, товарищ майор, не устал, — возразил Пыжиков.

— Тогда идите к девчатам на вечерку. Может быть, приглянется какая-нибудь казачка… Вон как они поют — заслушаешься…

— Что ж, я не против… Пусть будет казачка, — задумчиво ответил на шутку Пыжиков. — В моем положении надо, чтобы приглянулась. Глядишь, и передачку когда-нибудь принесет. Вот такие дела…

— Насчет передачи, товарищ старший лейтенант, вы напрасно беспокоитесь. Там пайком обеспечивают в полной мере. А вообще разговор этот пока ни к чему. Лучше поспите хорошенько. Есть приказ — дать людям отдых и ждать распоряжений. Завтра старшина продукты привезет и сапожника. Вам сапоги починить не требуется? — спросил Рокотов.

— Мне жизнь надо чинить…

— Лучше ложитесь-ка… Сегодня мы отмахали порядочно. Слушайте, как девчата поют, и уснете.

— А туда можно сходить, товарищ майор? — полушутливо спросил Петр.

Рокотов открыл глаза и ничего не ответил.

— Надо действительно пойти прогуляться, — поворачиваясь к двери, проговорил Петр.

Ромашков продолжал молча писать. Он боялся обнаружить свое душевное состояние. Склонившись над столом, Михаил закрывал глаза, до сих пор ощущал запах свежевымытого ребенка, которого как будто только сейчас держал в руках, чувствовал теплоту его мягкой и нежной щеки. А остальное?… При этом воспоминании все казалось радостным, ярким, неожиданным.

Оправив поясной ремень, Петр постоял немного и решительно шагнул через порог.

Посмотрев ему вслед, Михаил вскочил и через освещенные маленькой электролампочкой сени, — где вповалку спали солдаты, — вышел во двор и догнал Петра у калитки.

— Ты далеко собрался? — тронул его за рукав Ромашков.

— А тебе какое дело? — грубоватым тоном ответил Пыжиков.

— Так просто. Я все-таки дежурный.

— Знаю, что ты дежурный, но я на гауптвахте еще не сижу. Не дергай меня за рукав! — сдерживая вспыхнувшее бешенство, сказал Пыжиков.

— Виноват. Но ты обязан сказать, куда идешь.

— Может быть, еще разрешения спрашивать у вашей милости?

— Если нужно, спросишь.

— Я, кажется, в ваших заместителях больше не состою, товарищ капитан.

— Перестань рисоваться! — резко сказал Михаил.

— Ты мне, Ромашков, порядком надоел. В наставники ты не годишься, да и вообще наставления мне ничьи не нужны, в особенности в данную минуту.

— Послушай, Петр! Что ты ершишься? Я хочу откровенно с тобой поговорить. Ты хочешь повидать Настю? Так и скажи!

— Не твоя забота. Я сам знаю, что мне делать…

— Плохо знаешь, прямо тебе скажу.

— Оставь!

— Добре… — кивнул Михаил. — Настя живет вон в той крайней хате.

— Ты уже наведывался… Говорил обо мне? — приблизив к Ромашкову лицо, глухо спросил Пыжиков.

— Говорил.

— Что ты ей сказал?

Пыжиков чиркал в темноте одну спичку за другой и не мог закурить.

— Сказал, что ты здесь.

— А еще что ты ей говорил?

— Случилось, понимаешь ли, такое дело… Ты послушай…

— Все ясно! Больше не требуется. Теперь я знаю, какой ты друг. Представляю, что ты ей наговорил.

— Ты послушай…

— Можешь не оправдываться!