Вторая мировая война. Ад на земле

Каждое государство по возможности ставит на первое место интересы собственного народа, не принимая во внимание ущерб, который оно может при этом нанести другим. Наиболее жестоко и безоглядно действовали члены оси, и последствия такой политики для покоренных ими народов были наиболее страшными: на Востоке нацисты откровенно морили голодом «низшие расы», лишь бы досыта накормить своих. Но режим оказался настолько слабым в вопросах административного управления, что импорт продуктов в рейх и голодная гибель советского населения отнюдь не достигли масштабов, запланированных министром сельского хозяйства Гербертом Бакке в его «Стратегии голода». Население оккупированных территорий с невероятной изобретательностью прятало от врагов урожай и упорно цеплялось за жизнь вопреки всем прогнозам нацистских диетологов, предусматривающих 30–40 млн голодных смертей. Впрочем, погибло немало людей. Сельское хозяйство СССР довоенного периода было на редкость неэффективным, а теперь еще значительная часть пахотных земель была захвачена вермахтом. Когда же эти земли удалось вернуть, оказалось, что почти вся сельскохозяйственная техника была украдена или уничтожена и землю опять-таки нечем было обрабатывать. В соответствии с политикой вермахта жить за счет захваченных территорий немецкие солдаты на Востоке потребили, по оценкам, 7 млн тонн русской пшеницы, зарезали 17 млн голов крупного рогатого скота, 20 млн свиней, 27 млн овец и коз, более 100 млн домашних птиц⁸²

.

Японцы также применяли в своей империи драконовские меры, чтобы обеспечить провизией свой народ, в то время как миллионы жителей Юго-Восточной Азии умирали от голода. Тяжелее всех досталось Китаю, крестьян там грабили и японцы, и собственные армии сопротивления. На провинцию Хэнань в 1942-м вслед за небывалыми морозами и градом обрушилась новая напасть – налетела саранча: в результате миллионы людей стронулись с места и погибали на глазах. Немногие свидетели с Запада не находили слов, чтобы описать этот кошмар: «Правительство норовило выжать из умирающих какие-то недоимки… Крестьяне, питавшиеся корой с деревьев и сухими листьями, обязаны были тащить последний мешок риса сборщику налогов»⁸³

. Хотя союзники до подобных зверств не опускались и на их совести жертв намного меньше, национальный эгоизм процветал и здесь. Соединенные Штаты настаивали на том, чтобы и гражданское население дома, и солдаты за морем получали самый щедрый паек, каких бы усилий ни стоила транспортировка этих припасов. На каждый фунт провизии, которую японцы доставляли своим гарнизонам на островах – многие там, например, в Рабауле, последние годы войны были заняты больше работой в своем подсобном хозяйстве, чем боевыми действиями, – американские корабли везли две тонны. Отчасти нежелание американцев пользоваться чужими припасами было вызвано недостаточным профессионализмом других народов в сложном деле консервирования пищи: восемь американских пилотов скончались от ботулизма, поев австралийской свеклы из банки. После этого на места были отряжены американские специалисты, которые должны были научить местных жителей правильно обрабатывать продукты. Майор Белфорд Сибрук из знаменитой сельскохозяйственной компании штата Нью-Джерси прививал цивилизацию в Австралии. Coca-Cola открыла 44 завода в непосредственной близости от театров войны и продавала 95 % от общего числа безалкогольных напитков, появлявшихся в гарнизонных лавках. США сократили ранее согласованные поставки мяса в Великобританию, чтобы не снижать уровень потребления собственных солдат и гражданского населения. Генерал Брегон Сомервелл, известный англофоб, в 1943 г. поддержал мнение своего руководителя транспортировок: англичане, дескать, все еще живут «прилично», вполне могут немного затянуть пояса⁸⁴.

Для итальянцев голод сделался грозной и неотступной реальностью с того самого момента, как страна в 1943 г. превратилась в поле боя. «У моего отца не было постоянного дохода, – вспоминала дочь некогда преуспевавшего римского издателя. – Сбережения разошлись, нас было много, два брата прятались от мобилизации. Я ходила вместе с отцом в бесплатную столовую, а мать стеснялась. Мы варили суп из очисток бобов. Оливкового масла в глаза не видели: за бутылку просили 2000 лир, а свой дом мы бы продали не более чем за 70 000. Мы покупали, что могли, на черном рынке, выменивали на серебряные столовые приборы, простыни, вышитые скатерти. Серебро ценилось дешевле муки, мы отдали за мясо и яйца даже приданое. В ноябре наступили холода, и пришлось выменивать уголь: самые длинные очереди выстраивались перед угольными лавками. Мешки таскали тоже мы, женщины: мужчинам нельзя было показываться на улицу [чтобы не мобилизовали в армию или на трудовой фронт]»⁸⁵.