В этих сражениях начала лета немцы потеряли всего 3360 человек, а англичане 50 000, правда, в основном это были военнопленные. Большая часть танков Окинлека была уничтожена. Черчилль, который в то время ездил в Вашингтон на встречу с Рузвельтом, от таких новостей рвал и метал. Конец июня 1942 г. застал англичан на линии Эль-Аламейна, то есть снова в Египте. Один из солдат Окинлека писал: «Мы получили приказ: “До последнего патрона, до последнего человека”. Страшные слова. Странно, что эта легендарная фраза все еще звучит. Возможно, таким образом нам хотели внушить железную решимость, но на деле эти слова означали, что надежды для Тобрука нет и мы предоставлены своей судьбе. Брошены и разбиты»76
. Удача английской армии на Ближнем Востоке и в целом престиж страны достигли нижней отметки. До сих пор попытки Черчилля перенести поле боя против держав оси в Африку способствовали лишь превращению Роммеля в героя, а мораль и самоуважение британского народа потерпели серьезный ущерб. К счастью, исход войны решался не в пустыне, и события, разворачивавшиеся одновременно в степях России, сводили к минимуму значение этих неудач.6. Barbarossa
22 июня 1941 г. в 03:15 по берлинскому времени немецкие пограничники подозвали своих русских коллег на мосту через Буг возле Кодена «обсудить важный вопрос» и расстреляли их из пулеметов. К 03:30 немецкие саперы разминировали железнодорожный мост у Брест-Литовска и дали своим сигнал наступать. Диверсантов из полка «Бранденбург», среди которых были говорившие по-русски, заранее забросили на парашютах или иным способом переправили через границу, и они уже занимались уничтожением коммуникаций за линией фронта. 3,6 млн солдат оси начали продвижение вглубь Советского Союза по фронту, растянувшемуся на 1600 км, от Прибалтики до Черного моря, сметая слабую оборону. Советский поэт Давид Самойлов позднее напишет: «Война, которую мы ожидали и о которой сочиняли стихи, началась неожиданно»1
. Дивизии и целые армии бесследно исчезали на пути победоносных германских войск. Первые недели кампании отмечены массовой сдачей в плен и распадом Красной армии. Советский командующий записал разговор с товарищем: «Кузнецов с дрожью в голосе уведомил меня, что от 56-й стрелковой дивизии не уцелело ничего, кроме номера»2. И таких катастроф были десятки и сотни.Вторжение Гитлера в Советский Союз стало главным событием мировой войны, подобно тому, как холокост стал основным преступлением нацизма. Германия попыталась осуществить амбициозный план: изменить исторические границы расселения славян и основать новую империю на Востоке. Нацисты утверждали, что следуют примеру других европейских стран, выкраивая себе жизненное пространство на землях дикарей. Английский историк Майкл Говард писал: «Многие немцы, едва ли не большинство, в том числе и почти все немецкие интеллектуалы, воспринимали Первую мировую войну как битву за выживание культуры против объединившихся сил русского варварства и куда более вкрадчиво-опасной цивилизации Запада уже не в лице французской аристократии, но воплощенной в материалистическом англо-саксонском укладе. Это убеждение целиком вошло в идеологию нацистов и послужило источником их собственной философии»3
.Миллионы немцев с детства воспитывались в убеждении, будто над их народом нависла страшная угроза, которая исходит от Советского Союза. «Для большевиков – самое подходящее время атаковать Европу и попытаться осуществить свои планы мирового господства, – писал ярый наци, пилот люфтваффе Хайнц Кноке в 1941 г. – Заключит ли западный капитализм с его демократическими институтами альянс с большевизмом? Будь у нас развязаны руки на Западе, мы смогли бы сокрушить большевистские орды, и ничего тут Красная армия не поделала бы. Спасли бы Западную цивилизацию»4
. Естественно, при такой логике Кноке счастлив был участвовать во вторжении в Россию. И многие командиры разделяли его чувства. Ганс Ешоннек, начальник генштаба ВВС, годом ранее был расстроен неудачной Британской кампанией и считал, что там понапрасну растрачивались вверенные ему боевые резервы. Теперь же ликовал: «Наконец-то снова нормальная война!»Восемнадцатилетний Генрих Метельманн, слесарь из Гамбурга, ставший водителем танка, позднее писал: «Я усвоил как нечто само собой разумеющееся долг немцев – ради блага всего человечества привить наш образ жизни низшим расам и тем нациям, которые в силу своего ограниченного интеллекта даже понять толком не могли нашу миссию»5
. Как многие молодые немцы в тот период войны, он бестрепетно ожидал отправки на Восточный фронт. «Мало кто из нас понимал, на что идет. Эта экспедиция, да и вся война, была для нас великим приключением, возможностью ускользнуть от скуки гражданской жизни, ну и заодно исполнить священный долг перед фюрером и отечеством».