Вторая молодость любви

— Вас пригласили на пробу? — с удивлением и растерянностью спросила Лиля. В ее голосе прозвучали настороженные нотки.

— Да, а что? — спросила Танька. — Разве нельзя?

— Ну почему же, — ответила Лиля и не удержалась от шпильки: — Надеюсь увидеть тебя на экране. Пойдем, Леха!

— Куда? — удивилась Таня.

— Мы идем в общагу. Ребята пригласили нас отметить сдачу экзамена, — ответила Лиля.

— А Леха-то при чем? — с недоумением спросила Танька.

— Это ему в награду за ударную работу по перетаскиванию выгородок и мебели.

Пауза была хрупкой и недолгой.

— Простите, — нарушила вдруг молчание Танька, обращаясь к черноглазой даме, — вы могли бы дать свой телефон? Я, наверное, все-таки приду.

Саша с удивлением поглядела на дочь.

— Но я бы хотела, чтобы вы пришли обе, — произнесла дама, протягивая свою визитку.

— Да, да, я проведу с мамой работу, — заверила Танька, — и приведу ее.

Говоря так, она бросила небрежный взгляд на Лилю.

— А мы побежали — и так опаздываем! — сказала Лиля, лучшая подруга, и, схватив Леху за руку, увлекла его в водоворот молодых людей.

Леха молчал, и это больше всего потрясло Таньку.

Дома поделились впечатлениями с Митей, от которого не ускользнуло недовольство дочери поведением верного Лехи.

— Что, увели твоего чичисбея? — смеясь, спросил отец.

— Пап, ну сколько можно говорить — никакой он не мой, и никто его не уводил, сам пошел.

— Хорошо, хорошо, я просто пошутил. Главное, чтобы он не забыл про завтрашний экзамен, — примирительно сказал Митя.

Лиля с Алексеем втиснулись в троллейбус вместе с небольшой компанией студентов. Ехали весело, шумно, вызывая возмущение и раздражение пассажиров. Потом так же кучей ввалились в магазин, накупили спиртного, сыра, колбасы и хлеба. В общежитии все быстро перемешались — кто сдавал экзамен, кто болел за коллег, с какого кто курса — уже не разобрать, началось всеобщее веселье, и веселье было — питие.

Леха вскоре оказался в одиночестве: при всем интересе к нему Лиля немедленно вовлеклась в общий профессиональный разговор, так называемый разбор полетов, где все говорили одновременно, горячо, азартно, и эмоциональная сторона преобладала над трезвым анализом.

К нему подсела смазливая девица, которую портили только оттопыренные уши. Удивительно, что она даже не стремилась прикрыть их волосами. Леха не видел ее на экзамене. «Наверное, с другого курса», — подумал он.

Лилька, только что страстно увлеченная спором и не обращавшая ни малейшего внимания на Леху, вдруг оказалась рядом. Девицу как ветром сдуло.

— Если станешь ухаживать за Чебурашкой, тебя примут за крокодила Гену, — то ли в шутку, то ли всерьез бросила она.

— Чебурашка — это избито, банально и трачено народным юмором, — заметил бывалый кавээнщик. — Гораздо выразительнее — «перпендикулярчик».

— Почему «перпендикулярчик»? — удивилась Лиля.

— Потом что у нее уши перпендикулярны к os temporale[2].

— К чему, к чему? — не поняла Лилька.

— К височной кости, — серьезно пояснил Леха.

Лилька приставила ладонь к Лехиному виску и пошевелила пальцами.

— Ой, точно, «перпендикулярчик». Как это никто до сих пор не догадался?

— Ну вот я же догадался, — с нарочитой гордостью выпятил грудь Леха.

Кто-то включил музыку. Начались танцы. «Перпендикулярчик» оказалась в центре танцующих и двигалась, кружилась, скакала совершенно восхитительно! Класс! Супер! Даже торчащие уши придавали ей своеобразное очарование.

Леха с удивлением и восхищением наблюдал за танцем, если только это можно было назвать танцем — скорее коллективное одиночество, когда все — партнеры, но нет партнера.

Лиля хотела присоединиться к ребятам, но поскольку Леха отказался танцевать, она наклонилась к нему, шепнула на ухо:

— А давай уйдем отсюда.

— Давай, — сразу согласился он, поднялся с продавленного кресла, и они вышли из комнаты. Он пошел провожать ее.

Лилька жила с матерью в двухкомнатной квартире старого дома, построенного в тридцатые годы на задворках еще более старой фабрики, когда-то чьей-то собственности, позже экспроприированной и национализированной. Прежде здесь жили работники фабрики, потом дом стал ведомственным, а нынче перешел в муниципальную собственность. Вопрос о сносе или капитальном ремонте дома вот уже пятнадцать лет решался, но так и не решился — отложили на будущее. Будущее, как известно, безразмерно, все туда можно впихнуть, отправить и ждать, ждать, ждать… Чего? А светлого будущего.

И жильцы ждали, ну, те, кто не успел помереть. Многие разъехались, кто женился или вышел замуж, кто приобрел в собственность новую квартиру, а кто и покинул родину в поисках новой, лучшей доли. Но никто не выписывался из своих квартир, их сдавали приезжим или просто запирали, «консервировали», как говорила Лилькина мать, до лучших времен, то бишь до самого что ни на есть светлого будущего.