– Спасибо. Я с Дус… с Евдокией завтра утром поговорю. Уточню про инструменты. – Афанасий потянулся к своей кружке. Рисунок на них все-таки был. На одной – логотип банка, на второй – новогоднее поздравление от страховой компании.
– Ну, за удачу! – Фоня протянул руку, легонько стукнулся.
– Давай… – тихо и торжественно ответила она.
Кофе не помогал – глаза начали слипаться. Афанасий нащупал в кармане яблочное зернышко. Зажал его в кулаке, сверху накрыл ладонью. Попытался представить в подробностях молодильную яблоню – любую, хоть с подмосковной дачи, хоть с картинки в старом справочнике. А вместо этого метнулось белыми лепестками затертое воспоминание. Запахло весенним дождем: не нынешним, шуршавшим в унисон с чайником, а другим, первым послевоенным. Благополучно забытым. Пальцы обожгло – как искрами бенгальского огня. Под ладонями вздрогнула тугая плотная кожура. Афанасий глянул на золотистый яблочный бок:
– Ренет Симиренко. Это вместо чая хорошо.
– А если анисовка получается, то оно, как кофеин, тонизирует. Савва Севастьянович яблоки недавно делал.
– Учил, да?
– Напоминал, – поправила она. Потом фыркнула: – Ну учил, конечно. Как на лекции. А ты кофейное яблоко хотел?
– Без разницы, если честно. Хочешь половину?
– Хочу, – она отозвалась сразу, не задумываясь. – Ножик дать?
– А надо? – Афанасий потер яблоко о рукав, отполировал и без того лакированные бока.
– Не надо… – согласилась она. И откусила первая.
P. S. Люблю.
Я засыпаю поперек многоопытной кровати, укутавшись в плед и прижавшись к теплому боку Марго, а проснувшись, обнаруживаю на кухне завтрак. Сижу над тарелками в тихом блаженстве. Потому что запорошенные сыром макароны и рюмка нетронутого с вечера коньяка – это правильно. Гармонично, как дрожащие на стенах солнечные зайчики.
Отдыхаю – до тех пор, пока лежащая у моих ног Марго не подрывается в холл, на скрежет Фонькиных ключей. Все. Я готова к работе. К сегодняшнему дню с его тревогами, радостями, проблемами и прочими обязанностями обычной Сторожевой.
А вот к тому факту, что Фоньчик принесет оранжевый воздушный шарик, я категорически не готова. Забыла со своей мирской семейкой, что у наших друг другу принято дарить самые банальные вещи – цветы, конфеты. Без чудес, просто из желания порадовать. Вот мне и принесли радость – апельсиновую, перламутровую, прыгучую, на лакированной ленточке-веревочке, завязанной бантом. Спасибо!
Так и отправляюсь домой с подарком наперевес. Усаживаюсь к Фоньке в авто, устраивая шарик на коленях, как особо ценный арбуз. Сперва Фоня обещает подкинуть меня до метро, потом – до пересадки на нужную ветку.
– Дуська, ты как?
– Замечательно, отоспалась на жизнь вперед. А что, плохо выгляжу? – немедленно запускаю руку в сумочку, вцепляюсь в зеркальце, как сердечник в валидол.
– Я не про то, пардон, – слегка мнется Фоня. – Ты вчера с хвостом перемудрила. Я даже на закладки стал грешить.
– А что это? Ты вроде рассказывал или нет? Фонька, я не помню…
– Ты понимаешь, мы с тобой привыкли, что закладка с добром делается. А в Темные времена во все эти цацки совсем другой кусок души вкладывали… Ясно?
– Не очень. Про отрицательно заряженный аргумент чисто теоретически знаю. А вот откуда он у меня дома образовался?
– Ну откуда, от верблюда. Тебе Старый передавал Марфино барахло?
– Нет, конечно! Все у него осталось, даже шмотки Анькины. Мы с Темчиком ей новое покупали, от дубленки до колготок.
– Да? – Фонька пожимает плечами. – Мне говорил, что все тебе сдал. Ну, неважно…
Я смотрю, как по стеклу скачет золотыми монетками солнце, лениво перебираю мысли:
– Фоня, а тогда откуда эта пакость?
– Леший его знает. – Фонька хмыкает и тормозит на желтый свет, хотя мы могли еще проскочить. – Может, Аня в дом принесла. В кармашке, в сумочке. Ты же по карманам у нее не шаришься?