Вторая жизнь. Начало (СИ)

- Тем более, ты должен знать, что это так нужно. Это говорит о том, что ты маг, ты становишься большим и сильным. Тебе больно?

Он помотал головой.

- Тогда успокойся, - я обняла его, прижала к себе и погладила по растрёпанным после сна вихрам. – Всё хорошо, ничего страшного не происходит. Это у всех магов так, и у меня тоже так было, и у дедушек и бабушек твоих так было…

Я говорила и говорила, стараясь не сколько донести до него информацию, сколько успокоить тоном своего голоса, и пытаясь одновременно проанализировать ситуацию. У Северуса выброс происходит не первый раз, ему не больно, тогда почему он так дико напряжён?..

Ответ не заставил себя долго ждать. Из спальни Тобиаса раздались рычание и вой, такие, что мы с Северусом оба вздрогнули – настолько ничего человеческого не было в этом вое. Потом по коридору прогрохотали шаги, дверь слетела с петель, и на пороге возник Тобиас – он был помятым, небритым, с опухшим и перекошенным словно бы от невыносимой боли лицом. С уголков его рта стекала слюна, а глаза налились кровью. Он одно мгновение смотрел на нас, я успела почувствовать, как окаменел в моих объятиях Северус, а затем то существо, которое язык не поворачивался назвать человеком, бросилось на нас.

Мне впервые в жизни стало не просто страшно, а жутко. Я визуально, без всякого зелья видела, как затухает в его близи сияние магического выброса Северуса, и понимала, что Тобиас находится в состоянии аффекта и не отдаёт себе отчёта, что он делает. И что сил в нём сейчас на десятерых.

Рефлексы сработали, однако, несмотря на все эмоции. Я вцепилась в Северуса, сдёрнула его с кровати, отпрыгнула в сторону и пинком ноги отправила в Тобиаса стул, магией придав ему ускорение. Это дало несколько так необходимых мне мгновений. Затем взлетела на стол, стоявший у окна, и, закрыв руками голову ребёнку, плечом выбила стекло и сиганула вниз. Вингардум Левиоса сорвалось машинально, смягчило падение со второго этажа, и мы рухнули в сугроб жёстко, но без травм. А мгновение спустя из разбитого окна вывалился и по-звериному воющий Тобиас. Я едва, прижав к себе ребёнка, успела откатиться, как он тяжело, почти плашмя шлёпнулся на землю. Вой оборвался.

Я не сразу смогла прийти в себя. Я сидела в снегу и судорожно сжимала Северуса, мир вокруг казался каким-то далёким и нереальным. Потом я вдруг осознала, что сижу в снегу в одних штанах и рубашке, а в руках у меня ребёнок, одетый в тонкую пижаму, и именно второе обстоятельство привело меня в чувство. Я вскочила, подняла его на руках, осматривая. Он был живой, но белый до синевы, и смотрел на меня остановившимися чёрными глазами. Я помчалась к входной двери. Аллохомора – и мы вваливаемся в тёплую прихожую.

Говорить я не могла, поэтому просто усадила ребёнка на пол и схватила пальцами его виски, посылая в него диагностическое заклинание. Ничего не поняла из возвратившегося ко мне отклика, потому что не смогла сконцентрироваться. Пришлось опустить руки, сделать несколько вдохов-выдохов, попытаться отстраниться от реальности, унять нервную дрожь в руках и ещё раз попробовать проверить состояние Северуса. И с облегчением вздохнуть.

Только переохлаждение, ушиб локтя, пара царапин от разбитого стекла и гипертонус мышц всего тела из-за насильно прерванного выброса. Всё это лечится тёплым одеялом и флаконом миорелаксанта.

Я отнесла Северуса в детскую, сняла с него мокрую пижаму и уложила его на кровать, сходила, забрала из своей спальни его одеяльце, закутала в него ребёнка, принесла из лаборатории расслабляющее зелье, развела его водой и дала ему выпить. Он по-прежнему смотрел на меня застывшим взглядом, так что мне стало не по себе. Я хотела сказать ему что-нибудь ласковое, но язык мне не повиновался, поэтому я погладила его по голове и обратила внимание, что мои руки все в крови. В некоторой прострации я поглядела на свои расцарапанные руки, понимая, что я должна чувствовать боль, но не чувствуя её. И только когда Северус смог закрыть глаза и немного расслабиться, я окончательно пришла в себя и вернулась к реальности. Заныла разодранная о стекло кожа на руках, спине и ногах. И лишь сейчас я вспомнила о Тобиасе, который так и остался лежать на улице в снегу. Я оставила задремавшего ребёнка, в прихожей сунула босые ноги в сапоги и побрела к нему.