Читаем Второе дыхание полностью

Со временем Ряшенцев притерпелся к такой неопределенности, притерпелся тем более, что она таила в себе и какой-то кусочек надежды. Ехать в родную деревню и разузнать все самому он решил, как только выпишется из госпиталя. Но тут совсем неожиданно на него вдруг свалилось такое, что перепутало все его планы. И вот вместо того чтобы ехать к себе на Псковщину и разыскивать стариков, он рвался сейчас туда, где оставалась жена с новорожденной дочерью, — ехал, чтоб навести там  п о р я д о к.

Сунув руку в карман, он нащупал пальцами рукоять: трофейный маленький «вальтер» лежал на месте...

2

Впервые он встретил Ирину осенью сорок третьего года, когда их фронт еще был на Брянщине. Он увидел ее близ землянки радисток, куда пришел на свидание.

Его симпатия Клавочка Кузовкова деваха была разбитная, веселая. Подшивала ему подворотнички, стирала носовые платки, гладила гимнастерку. У нее был вместительный сундучок, в который она не позволяла заглядывать никому. Подруги хихикали, — дескать, прячет туда «трофеи», копит приданое...

Кузовкова и в самом деле имела серьезные виды на Ряшенцева и называла его не иначе как «мой лейтенант». А он, считай, потерявший в начале войны родителей, рад был любой человеческой ласке, тем более здесь, на фронте, где смерть постоянно гуляет рядом. Правда, он не давал никаких обещаний Клавке, но в то же время не думал ни в чем ее и разочаровывать.

...Он стоял тогда возле землянки радисток и ждал появления Клавки, когда, опахнув его слабым, едва уловимым запахом выветрившихся духов, мимо прошла незнакомая с погонами рядового, но в офицерской новенькой форме. Прошла — и скрылась в землянке, не только не поприветствовав офицера, но как бы и не заметив его.

Фу-ты ну-ты! Откуда такая явилась? Ну и фигуристая...

Из прикрытого плащ-палаткой входа в землянку колобком выкатилась Клавка, румяная и веселая. Щеки ее пылали, губы слегка подкрашены, бровки подведены.

— Ух, насилу сегодня вырвалась! Подменили на пару часиков. Ну, куда мы... На наше старое место?

Клавка толкнула его, заигрывая, и, подцепив «своего» лейтенанта под ручку, потянула его за собой. Он шел за ней молча, кусая сорванную травинку, еще не совсем опомнившись, не пришедши в себя.

Это было как вспышка молнии. Или прилив крови в голову, от которого вдруг темнеет в глазах. И когда чернота, этот удар мрака рассеялись, он снова увидел  е е, ослепительную в своей неожиданности.

В землянке играл патефон:

В этот вечер в танце карнавалаЯ руки твоей коснулся вдруг, —И внезапно искра пробежалаВ пальцах наших встретившихся рук.

...Остановились в ближнем леске. Клавка уселась прямо на землю, выставив из-под короткой армейской юбки полные круглые коленки. Показала на место рядом с собой, но он продолжал стоять. Она потянулась к нему, усадила и принялась тормошить. Глаза ее медленно соловели. А он сидел как деревянный и все жевал травинку.

— Ну что ты сегодня, как этот... — протянула Клавка обиженно.

Он сплюнул травинку. Стараясь быть безразличным, спросил:

— К вам что... новенькую прислали?

— Али приглянулась? — спросила Клавка ревниво.

Он промолчал.

А Кузовкова, будто предупреждая его от возможного увлечения, принялась выкладывать все о новенькой.

...Да, прислали. Из штаба армии. Была переводчицей, лейтенантом. Разжаловали. Любовь там крутила с кем-то, чуть ли не с генералом. Не успела к ним заявиться в землянку — и уже задается, нос перед всеми дерет. Плащ-палаткой отгородилась, держится наособицу, обедать и то садится отдельно, будто какая барыня. Пудреницу с собой привезла, щетку зубную в чехле, пасту «Санит», душистое мыло... Подумаешь, краля!

Расстались они на этот раз холоднее обычного. Клавке едва удалось выудить из него обещание, чтоб через неделю пришел к ней опять.

А через неделю, явившись к землянке радисток утром, как раз к подъему, Ряшенцев и сам смог убедиться в справедливости Клавкиных слов.

Старшина радисток Фетисов, москвич, малый пронырливый и оборотистый, только что объявил подъем. Девчата с визгом выскакивали из землянки и, окружая бочку с водой, принялись хохотать, дурачиться, плескать водой в старшину. Новенькая явилась последней и стала в сторонке — с расстегнутым воротом, вафельное полотенце через плечо. Ждала, когда девчата закончат и можно будет умыться одной.

Ряшенцев покосился на тонкие, выгнутые на кончиках пальцы ее, державшие пасту, зубную щетку и мыльницу, на прибранные наспех литые тяжелые волосы...

Должно быть, и в самом деле гордячка.

— На кого это ты загляделся?!

Рядом стояла Клавка. Она уж не только успела умыться, но даже подкраситься. Сухо взглянув на него, приказала: пошли! Он вяло поплелся следом, только теперь сознавая, что торопился-то, собственно, и не к ней.

А Кузовкова меж тем принялась выговаривать, как он стал невнимателен к ней. Он шагал и молчал, чувствуя, как нарастает в нем раздражение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее