Читаем Второе дыхание полностью

...Уединившись под старой, одиноко стоявшей в поле сосной, они говорили долго. Ряшенцев не скрывал ничего. Рассказал, как потерял родителей, как остался один. Говорил не рисуясь, не пытаясь разжалобить, вызвать ее сочувствие, напротив, все время растерянно и по-доброму улыбаясь, и это ей в нем, вероятно, понравилось. Этот чуточку неуклюжий, неловкий, с большими руками лейтенант нисколько не походил на тех развязных и слишком уж предприимчивых офицеров, что льнули к ней, словно мухи. Женским чутьем она угадала в нем человека действительно сильного, мужественного и доброго, но совершенно еще неопытного в подобного рода делах. И ей захотелось помочь этому лейтенанту.

По выражению его лица она понимала, что он надеется на свидание, на новую встречу. Сказала, что к ним в землянку лучше не приходить, но как только у них там все утрясется, уладится, она ему сообщит, напишет.

3

Он ушел от нее окрыленный. Но вот миновала неделя, за ней другая, а письма от нее все не было. К тому же испортилась погода, пошли осенние затяжные дожди.

Все чаще его посещала мысль, что обещание ее было пустым утешением. Он совсем перестал уже ждать, когда на исходе второй недели получил надписанный незнакомым почерком треугольник (его передали ему прямо в поле). «И. Мезенцевой» — стояло на месте обратного адреса.

Укрывшись намокшей накидкой, Ряшенцев вскрыл письмо.

От нее!!

Она сообщала, что Кузовкову перевели в другое подразделение и та, забрав сундучок свой, уехала.

«У меня в воскресенье будет несколько свободных часов. Если у вас не пропало желание увидеться, буду ждать к 14.00 на том же месте, где состоялась наша беседа.

И. М.».

Он перечитывал эти строчки снова и снова, ощущая, как сладко кружится голова. Потом, оторвав от письма посветлевший взгляд, отбросил накидку.

Все кругом оставалось как будто бы прежним, давно надоевшим и примелькавшимся, — и этот промозглый сентябрьский вечер, и сгорбленный часовой на посту в мокро блестящей накидке, и тощий унылый лесок, наводивший тоску, и голое грязное поле, на котором в намокших шинелях кучками копошились солдаты. Но сейчас все это вдруг показалось ему радужным, светлым, прекрасным, радостно обновленным. Да и сам он в себе ощутил внезапный прилив энергии. Нет, казалось, сейчас для него ничего невозможного. Нет и не может быть!..


В воскресенье, начистив свои сапоги, пришив свежий подворотничок, Ряшенцев заспешил на свидание. Думал, за два часа обернется, и даже не доложился ротному, капитану Митрохину.

Сердце сладко, томительно залегало. Сейчас он с ней объяснится! Выскажет все! Надо действовать: ведь на фронте особый счет времени, здесь все вершится в несколько раз быстрее — и жизнь, и смерть, и любовь.

Дорога была расхлестана тягачами и танками, с колеями, всклень налитыми желтой осенней водой. Он шел быстрым шагом, оскользаясь, пугаясь, что вдруг опоздает, то и дело переходя на бег. Шел — и молил в душе серое, низко просевшее небо, чтоб только не разразилось дождем.

Он был уверен: она уже там и давно его ждет. И конечно, обидится, если вдруг он опоздает. Но когда наконец прибежал, потный и задыхающийся, на место, там никого не было. Усталым движением сбил на затылок фуражку, мокрой рукой вытер дымящийся лоб.

Не пришла...

Затем поглядел на часы.

Целых тридцать минут оставалось еще до назначенного. Зачем же он так торопился?!

Чтоб побыстрей скоротать время, принялся ходить, то и дело бросая нетерпеливый взгляд на дорогу. Вот уже только двадцать минут осталось... Пятнадцать... Пять... А дорога по-прежнему пустовала. Вот уж и ровно два на часах, а ее все нет...

Холодком окатило сердце: что, если она пошутила? Уж давно бы пришла, на крыльях бы прилетела, если бы он ей нравился! Да полно, точно ли он запомнил? Может, совсем и не в два назначено?

Торопливо слазив в планшетку, он развернул письмо.

Нет, все абсолютно точно. «К 14.00». Ее рукою написано.

Тогда, может, место он перепутал? Нет, тоже все правильно. Беседа у них состоялась именно здесь, под сосной. Неужели она имела в виду другое какое-то место? Но какое и где? Ведь, кроме как здесь, они нигде не сидели. Почему же тогда не явилась? Может, случилось что?

Сверху посыпался мелкий холодный дождь, застучал по лужам с унылым, сиротским звоном. Потом припустил, стал чаще, все кругом одевая в серую мутную пелену. Была уже половина третьего.

Нет, теперь уж едва ли придет...

Холодные струйки дождя начали пробивать сосновую хвою. Одна проскользнула за шиворот, ящерицей вильнула по потной, горячей спине. Ряшенцев развернул накидку, затем, отломив от сосны сучок, принялся прохаживаться, щелкая в нетерпенье сучком по голенищам сапог, одну за другой паля папиросы.

Прошло уже три часа, как он ушел из расположения части. Стоит только хватиться начальству — и вот она, самоволка. Самоволка в прифронтовой обстановке. Этого только и не хватало ему...

Ждать или уходить?

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее