Мы прошли ее без труда по узкому каналу, где вода как бы кипела, с силой вырываясь из-под Пьедра-де-Маримара – сплошной гранитной глыбы высотой в 80 футов и окружностью в 300 футов, без трещин и без следов слоистости. Река проникает очень далеко в глубь суши и образует там в скалах обширные бухты. Одна из бухт, отграниченная двумя лишенными растительности мысами и очень дикая, называется гаванью Каричана.
Вечером скалистые берега отбрасывают огромные тени на поверхность реки. Вода кажется черной от отражений этих гранитных глыб, похожих по цвету своей наружной поверхности то на каменный уголь, то на свинцовую руду. Ночь мы провели в деревушке Каричана, где нас, по рекомендации славного миссионера Fray [брата]Хосе Антонио де Торре, приютили в церковном доме, или convento. Уже прошло почти две недели, как мы не спали под крышей.
11 апреля. Чтобы избежать последствий разлива реки, часто столь гибельных для здоровья, миссия Каричана была построена на расстоянии трех четвертей лье от берега. Индейцы принадлежат к племени салиба; у них неприятный гнусавый выговор. Первоначальная родина салиба – вероятно, западный берег Ориноко между реками Вичада и Гуавьяре, а также между Метой и Пауто.
В настоящее время индейцев салиба можно встретить не только в Каричане, но и в миссиях провинции Касанаре, в Кабапуне, Гуанапало, Кабиуне и Макуко. В последней деревне, основанной в 1730 году иезуитом Fray Мануэлем Рамоном, число жителей достигает 1300. Салиба народ общительный, кроткий, почти робкий и легче, чем остальные племена с Ориноко, поддающийся если не цивилизации, то порабощению.
Поэтому миссионеры-иезуиты в своих сочинениях постоянно расхваливают их ум и послушание. Салиба очень любят музыку; с самых древних времен у них существуют трубы из обожженной глины длиной в 4–5 футов с многочисленными шарообразными расширениями, соединенными между собой узкими трубочками. Трубы издают чрезвычайно заунывные звуки.
Иезуиты успешно развивали природную склонность салиба к инструментальной музыке; даже после закрытия ордена миссионеры на реке Мета сохранили в Сан-Мигель-де-Макуко прекрасный церковный оркестр и музыкальную школу для индейской молодежи. Еще совсем недавно один путешественник был изумлен, увидев, что индейцы играли на скрипке, виолончели, треугольнике, гитаре и флейте.
Режим изолированных миссий на Ориноко не столь благоприятен для прогресса цивилизации и для роста населения салиба, как режим, установленный на равнинах Касанаре и Меты монахами-августинцами. В Макуко индейцам принесло пользу общение с белыми, которые живут в той же самой деревне и почти все являются беглецами из Сокорро[134]
.Во времена иезуитов три деревни на Ориноко – Парарума, Кастильо, или Марумаруту, и Каричана – были слиты в одну – Каричану, ставшую таким образом очень большой миссией. В 1759 году, когда еще существовала Fortaleza de San Francisco Xavier с ее тремя батареями, отец Каулин насчитывал в миссии Каричана 400 индейцев салиба. В 1800 году я застал там едва 150.
От деревни уцелело лишь несколько хижин, построенных из горшечной глины и симметрично расположенных вокруг огромного креста.
Среди индейцев салиба мы увидели женщину белой расы, сестру одного иезуита из Новой Гранады. Трудно описать удовольствие, какое вы испытываете, когда среди индейцев, говорящих на неизвестном вам языке, вы встретите человека, с которым можно беседовать без переводчика. В каждой миссии есть по меньшей мере два переводчика, lenguarazes.
Это те же индейцы, но несколько более понятливые, чем остальные; с их помощью миссионеры на Ориноко, в настоящее время редко утруждающие себя изучением местных наречий, общаются с новообращенными. Переводчики постоянно сопровождали нас, когда мы занимались гербаризацией; но они скорее понимают кастильский язык, чем говорят на нем.
Они как бы наудачу, но всегда заученно улыбаясь, отвечают: «Да, мой отец, нет, мой отец» – на все обращенные к ним вопросы. Можно представить себе, как раздражают в течение многих месяцев такие разговоры, когда вы хотите что-либо узнать о живо интересующих вас предметах. Часто мы бывали вынуждены прибегать к услугам одновременно нескольких переводчиков и заставлять их по очереди переводить одну и ту же фразу, чтобы сговориться с индейцами.
«Выше моей миссии, – сказал добрый монах из Уруаны, – вы будете путешествовать, как немые». Его предсказание почти полностью оправдалось; и чтобы не упускать той пользы, какую можно извлечь даже из общения с самыми дикими индейцами, мы иногда предпочитали язык знаков.
Как только индеец заметит, что вы не хотите прибегать к услугам переводчика, как только вы начнете спрашивать непосредственно его, указывая ему на те или иные предметы, он выходит из состояния обычной апатии и проявляет исключительную сообразительность, стараясь, чтобы его поняли. Он разнообразит знаки, произносит слова медленно, повторяет их, если даже его об этом не просят.