Гюнтер Шмидт стал простым коммивояжером крупной торговой фирмы. В двадцать семь лет он вновь ощутил властный зов из таинственных, недоступных осязанию сфер, и вновь затем шествовала вереница выплывающих из тумана образов-перевоплощений. После этого все свободное время, а его у коммивояжера было иногда довольно много, бывший физик посвящал философии и… богословию. Все^чаще вспоминался монах Нильс Ларсен с его мыслями о двух типах бытия — материального и идеального, о фундаментальности, изначальности бытия духовного.
А тут еще просыпающееся всемогущество, — видимо, отзвук далекого, нефизического мира… Сначала мелочи вроде спасения утопающих. Но однажды, во время туристской поездки в горах Швейцарии, у впереди идущего автобуса что-то случилось с рулевым управлением. На крутом повороте он перескочил через заградительные столбики и стал падать в глубокую пропасть. Гюнтер выпрыгнул из своей машины и мигом очутился на краю ущелья. С замирающим сердцем видел он, как автобус с пассажирами, кувыркаясь, летел вниз. Вот-вот он врежется в скалистое дно. У Гюнтера вспыхнуло неодолимое, страстное желание спасти людей, вернуть падающую машину на прежнее место. Он даже протянул руку над пропастью. И автобус застыл в метре над дном, а потом, делая плавные кувырки в обратную сторону, взлетел вверх, перевалил через заградительные столбики и встал на дороге.
“Массовая галлюцинация”, — под такими заголовками появились в некоторых местных газетах сообщения об этом странном случае. Но Гюнтер твердо знал, что никакой галлюцинации не было.
С тех пор Гюнтер часто уединялся и втайне от людей осторожно испытывал свои силы. О некоторых случаях Иисус вспоминает сейчас со стыдом — настолько они роняли достоинство Бога. Например, свою способность к воскрешению он проверял на… дохлых кошках. Гюнтер уходил за город и где-нибудь на свалке находил труп кошки, густо облепленный мухами. Каждый раз со жгучим мальчишеским любопытством и одновременно с холодящим жутковатым чувством он протягивал руку над разлагающимся трупом. И каждый раз кошки мигом оживали, вскакивали на ноги. Испуганно мяукнув, они убегали прочь.
Гюнтер долгое время находился в смятении и растерянности. “Кто же я?” — этот вопрос особенно мучил его в начале нового столетия.
Миновал двухтысячный год. В Западной Европе и Америке усилились религиозные настроения. Многие верующие ждали какого-то мистического поворота в судьбе человечества. Христиане поговаривали о Втором пришествии.
В конце мая две тысячи третьего года Гюнтер по делам торговой фирмы поехал в небольшой город на южном берегу Англии. Сам еще не зная зачем, он купил в убогой лавчонке старые, но еще крепкие плетеные сандалии и странную одежду, похожую на древнегреческий хитон. В нем смутно зрело какое-то решение.
Вернувшись в гостиницу, Гюнтер заперся в номере, переоделся в только что приобретенную одежду и посмотрел в зеркало: похож! Тот же рост, те же светлые волосы и бородка. Правда, лицо чуточку иное, чем на иконах и картинах великих мастеров прошлого. Но ведь живописцы и художники — не фотографы.
Оглушенный, сбитый с толку невероятными мыслями и догадками, Гюнтер метался в номере гостиницы. И вдруг — третий раз в жизни — ощутил приближение странного часа. Он, этот заветный час, весьма кстати. Он должен разрешить все сомнения.
Гюнтер разделся и лег. И тут словно плотину прорвало. В состоянии между сном и явью с небывалой четкостью и ясностью обрушился поток воспоминаний. Но сейчас Гюнтера интересовали не образы прошлых существований, а то, что им предшествовало: ничто. Он вновь увидел загадочное небытие — черную завесу, за которой скрывался потусторонний, трансцендентный мир. Гюнтер окончательно уверовал, что он пришел оттуда. Каким-то образом он нарушил таинственные затворы небытия и, овеществившись, проник в осязаемый, трепещущий светом предметный мир. Так родился Бог.
Итак, он — мессия, спаситель человечества. Гюнтер понимал, от чего нужно спасти человечество: от надвигающейся тьмы бездуховности.
В качестве коммивояжера он побывал во многих странах и видел, как технический прогресс, рост материального благополучия сопровождался у людей утратой идеального смысла жизни и нравственных целей. Смерть нравственная — страшнее смерти физической. И Гюнтер проникся великой жалостью к человечеству. Нет, не случайно послан он в эти духовно сумеречные времена.
Весь остаток ночи Гюнтер с бьющимся сердцем, одолеваемый еще кое-какими сомнениями, ходил из угла в угол. Под утро, когда городок еще спал, Гюнтер уложил в саквояж нехитрую одежду, в какой мессия был на Земле две тысячи лет тому назад, и покинул гостиницу. На пустынном берегу, вдали от людских взоров, он опять оделся в евангельскую одежду и решил еще раз проверить себя.