Второе рождение Жолта Керекеша

Жолт пришел в восхищение. Ну конечно, главное – наблюдать! Наблюдать, и, если тебе хоть капельку повезет, ты откроешь замечательные вещи. Есть ведь целая куча болезней, которые еще никто не умеет лечить.

Больной умирает, а врач находит этому утонченное выражение: больной экзитировал. Иными словами, ушел. А Эдвард Дженнер… Вдруг у Жолта возникло странное ощущение, будто Дженнера он откуда-то уже знает. Вот Дженнер наклонился над микроскопом, смотрит, и на пластине ему открывается пестрый фантастический мир, красные озера, по глади которых плывет цветок с бело-желтыми лепестками, а глубже, в кратере, серебром сверкает вода; Дженнер выпрямился и кулаком рассек воздух; он страшно рад, потому что первый в мире увидел серебряную воду, и эта серебряная вода прекрасно послужит людям… Но дальше Жолт грезить уже не мог, с самого начала он чувствовал в именах какую-то путаницу, во сне ему виделся вовсе не Дженнер, а Повер, то есть во сне его, Жолта, звали Повером, а когда он проснулся, то не знал, как быть: радоваться ли, что он больше не Повер, а Жолт, или наоборот.

– Бред какой-то! – пробормотал с досадой Жолт и постарался переключиться на что-нибудь более приятное.

Было очень интересно думать о том, какие, например, мысли роятся в мозгу у собаки и как это она заранее догадывается, пойдут ли они на прогулку или за дровами в подвал. И еще: каким образом Зебулону передается его беспокойство.

Он только хотел позвать Зебулона, как вдруг в голове его раздался звук, похожий на треск. Жолт точно знал, что этот звук означает, но действовать времени уже не было.

Керекеш вошел без стука и заговорил непринужденным тоном, словно разговор был прерван совсем недавно:

– Почему ты отказался от ужина?

– Я ужинал, – сказал Жолт и с робостью ощутил, как язык его снова становится чужим.

– Беата сказала, что ты лег спать.

Керекеш показал на тахту, хотя жест не имел ни малейшего смысла. Затем он подсел к столу, вертя в руках блокнот.

– Ты был на горе Шаш? – наконец спросил он.

– Да.

– Каковы успехи пойнтера?

Лицо Жолта оживилось, он открыл уже рот, чтоб ответить, но тут губы его сами собой сомкнулись, и он несколько раз молча сглотнул.

Керекеш заметил эти судорожные глотательные движения, но объяснил их по-своему.

– Ты никогда не бывал со мной особенно разговорчив.

Жолт, отвернувшись, упрямо смотрел на штору.

Керекеш встал из-за стола, лег на тахту и закинул руки за голову. Жолт неловко повернулся к нему лицом.

– Может быть, ты обижен, что я теперь мало тобой занимаюсь? Говорят, что виноват в этом я. Не спорю, возможно. Но как бы то ни было, радостей ты мне доставляешь немного. Мы взаимно друг в друге разочарованы. Правда, Жолт?

Мальчик изо всех сил глотал.

– Ты лишился дара речи?

– Я не разочарован… разочарован…

Жолт, помертвев, почувствовал всю неуместность этого повторения.

Керекеш не утратил самообладания и ничем своих чувств не выдал. У него лишь потемнело лицо, и он заставил себя смотреть в потолок.

– Повтори!

– Я не разочарован, – совсем четко выговорил Жолт.

Но Керекеш слышал все. Он слышал в начале слова усилие, похожее на стон; в душе его воскресли страшные воспоминания, и в ушах, словно эхо, назойливо зазвучали какие-то стишки: «Шумят леса, летят…» Господи, что летит? Он хотел прийти к определенному выводу. Во что бы то ни стало внести ясность и узнать все до конца. Он приподнялся на локте:

– Жолт! Посмотри на меня секунду!

Губы у Жолта задергались. Зрачки расширились и стали огромными. Глаза теперь казались черными бездонными провалами.

– Я хотел поговорить с тобой о своих планах на лето, – сказал Керекеш. – Но ты, как видно, устал. Утром поговорим.

Глядя поверх головы сына и сутулясь, он медленно направился к двери. Когда он обернулся, взгляд у него был пронзительный и полный решимости. В памяти неожиданно всплыл точный ритмический текст.

– «Шумят леса, гудят машины и бьются юные сердца», – сказал он. – Ты это помнишь?

Жолт отшатнулся так, будто получил пощечину. Он сделал большие глаза и с притворным удивлением отрицательно мотнул головой.

– Ну, неважно. Повторяй за мной, – тихо, уговаривая, сказал Керекеш. – Повторяй за мной, Жолт: «Шумят леса, гудят машины…» Повторяй же за мной!

Губы Жолта искривились.

– Оставь меня… папа… оставь! – опустив низко голову, глухо простонал он.

У Керекеша на мгновение исказилось лицо, но тут же приняло обычное выражение, и, вздохом смягчив укол в самую грудь, он спросил:

– Почему ты хочешь, чтобы я тебя оставил, Жолт?

И снова спросил, очень бдительно и со страхом ожидая ответа.

– Потому что я… потому что я… не могу с тобой… не могу… – По лицу Жолта текли слезы, плечи тряслись, но все-таки он еще раз попробовал что-то сказать: – Не могу… могу раз… разговаривать.

Керекеш подошел к сыну и прижался лбом к его голове.

– Ничего страшного, старина! Страшного ничего, – сказал он в смятении.

Он похлопал мальчика по плечу и поспешно вышел.