Второго Рима день последний

– Если бы ты был другим, если бы ты прибыл из Европы с крестом на рукаве, клянчил деньги, как все франки, а в награду добивался привилегий в торговле, тогда, быть может, я бы тебе поверил и даже стал доверять. Но ты слишком умный, слишком опытный, слишком трезвомыслящий, и твоё поведение я могу трактовать только как маскировку тайных намерений.

Время шло. Я ощутил нетерпение и желание немедленно уйти. Но он по-прежнему крутил перстень на пальце и косо поглядывал на меня, избегая прямого взгляда глаза в глаза, словно испытывал ко мне глубокую неприязнь.

– Откуда ты прибыл в Базилею?– спросил он наконец. – Как тебе удалось войти в доверие к доктору Николо Кусано? Зачем ты приезжал с ним в Константинополь? Уже тогда ты умел говорить по-турецки. Тебя постоянно видели на заседаниях синода в Феррари и Флоренции. Куда ты исчез потом? Почему кардинал Кесарини взял тебя секретарём? Это ты погубил его под Варной? Зачем? Чтобы попасть к туркам?

И что ты на меня уставился,– заорал он вдруг, размахивая руками перед моим лицом.

– Турки утверждают, что ты обладаешь силой духа, которая заставляет неразумных тварей повиноваться тебе и помогает завоёвывать доверие тех, кто тебе нужен. Но ты не сильнее меня. На этот случай в моём перстне есть камень. И ещё талисман. Но всё это чепуха. Я больше полагаюсь на свой разум.

Я стоял и молчал. Впрочем, сказать мне было нечего. Он встал. Ударил мне в грудь ребром ладони как бы в гневе, но лишь чтобы меня пошатнуть.

– Ты, ты…– сказал он. – Думаешь, мы ничего не знаем? Ты единственный, кто сумел не отстать от султана Мехмеда за целые сутки скачки от Магнезии до Галлиполи, когда умер его отец. «Тот, кто любит меня, за мной!» Ты это помнишь? Как поскакал за ним? Говорят, он не поверил собственным глазам, когда именно ты догнал его у пролива Галлиполи.

– У меня был хороший конь. Я учился у дервишей, закаляя тело для всяких невзгод. Если пожелаешь, я могу взять в руку раскалённый уголь из котелка, и он меня не обожжёт.

Я шагнул к нему и мне, наконец, удалось поймать его взгляд. Я хотел испытать его. Но он не стал рисковать и с понурым видом отрицательно потряс головой. Если бы я не обжёгся, он бы не знал, что обо мне подумать. Его суеверие выросло на почве полного отсутствия веры.

– Да, я действительно любил Мехмеда как любят красивого дикого зверя, хотя и знают о его вероломстве. В молодости он был как кипящий котёл, который нуждается в тяжёлой крышке, чтобы не выкипело всё содержимое. По воле Мурада я иногда играл роль такой крышки. Но Мурад не переносил Мехмеда, ведь его другой, любимый сын утонул. Они никогда не соглашались друг с другом, отец и сын. И всё же, Мурад втайне гордился сыном. Он хотел, чтобы Мехмед научился умеренности, справедливости, сдержанности,– продолжал я. – Мурад хотел, чтобы сын смирился перед богом и осознал бессмысленность власти и самой жизни на земле. И Мехмед научился сдержанности, чтобы полнее удовлетворять свою ненасытность, справедливости, чтобы пользоваться ею в своих интересах, самообладанию, чтобы потворствовать своим страстям. Он закалил силу воли, чтобы полнее властвовать над всеми. Он читает молитвы, но в сердце его нет веры. Все религии для него равно не имеют никакого значения. Он читает по-гречески и по-латыни, по-арабски и по-персидски. Знает математику, географию, историю и философию. Константинополь для него лишь пробный камень. Взять Константинополь – его мечта с раннего детства. Осуществив её, он докажет самому себе, что поднялся выше своих предков. Понимаешь, что это означает? Он придёт сюда и наступит время, в котором жить я не хочу.

Франц заморгал и как бы очнулся от сна.

– Мехмед взбалмошный и нетерпеливый юнец,– сказал он. – Наш козырь – политика, выверенная столетиями. В его собственном серале, как и здесь, в Блахернах, есть опытные и умудрённые, которые только и ждут, радуясь заранее, чтобы он сломал себе шею. Время работает на нас.

– Время,– ответил я,– время кончилось. Той минуты, которую ты отмерил, уже нет. Песок вытекает из песочных часов. Бог с тобой!

Он проводил меня до дверей. Шёл со мной рядом по холодному коридору. Звук наших шагов эхом отражался от каменных стен, и слышалась в этом эхе странная меланхолия. Двери были украшены двуглавым орлом с открытыми в шипении клювами.

– Не выходи из дома слишком часто,– предостерегал меня Франц. – Не посещай Пера. Не знакомься с влиятельными людьми. Иначе может случиться, что тебе придётся поменять свой деревянный домик на каменную башню. Это дружеские советы, Иоханес Анхелос. Я желаю тебе только добра.

Внезапно, он схватил меня за одежду на груди и заорал прямо в лицо:

– А мегадукс Лукаш Нотарас? Он уже предложил тебе свою дружбу?

Это была попытка застать меня врасплох. Я ничего ему не ответил. Тогда он добавил:

– Берегись, если станет известно, что ты ищешь с ним контакт. Как только это случится, ты покойник.