Второй Шанс

Потом рядом со Славиком появился врач. Его нетрудно было узнать по белому халату. Он прочитал небольшую лекцию на тему того, как организм человека реагирует на действие электротока, акцентировав внимание слушателей на том, что весь процесс казни абсолютно безболезненный. Потом ответил на несколько вопросов сидящих в студии людей. Я его не особо внимательно слушал, размышляя о том, что организаторы могли бы всю эту прелюдию провести еще до моего появления в зале.

Похоже, что время нашего представления подходило к своему завершению. Я рассеянно мазнул взглядом по человеку в форме, который вышел на передний план. Мне лицо его было смутно знакомо, но абсолютно не хотелось рыться в памяти, чтобы понять, кто это такой. Скорее всего, кто-то из прокуратуры. Он держал в руке бланк. В зале повисла мертвая тишина. Я обвел взглядом студию — на мне сошлись взгляды всех присутствующих, кроме новоприбывшего, который пялился в свои документы.

Такое пристальное внимание рассеяло мою меланхолию. Во мне опять стала просыпаться ярость. Когда же это все закончится?! Охранники, все это время неотступно стоявшие по бокам от меня и почувствовавшие мое напряжение, крепче вцепились мне в запястья, по-прежнему скованные наручниками. Ну да, еще не хватало, чтобы я сейчас кинулся на кого-нибудь из находящихся в зале. Такому повороту событий обрадовались бы телевизионщики, да и телезрители тоже, но тюремному начальству такие скандалы были вовсе ни к чему. Я подозревал, что Андреевич и так далеко не в восторге от того, что процедуру пришлось сделать публичной в угоду Второму каналу.

Мне начали зачитывать приговор. Я опять не прислушивался — не трудно было догадаться, что примерно мне собирались поведать. Слова теперь вовсе потеряли для меня всякий смысл и я стоял, отрешенно глядя вдаль, стараясь ни на чем не фокусировать взгляд. Мне казалось, что я неплохо держусь, хотя и это уже было совершенно не важно.

— Виктор, желаете ли вы сказать что-нибудь напоследок? — спросил Славик.

Второй канал был явно не готов предоставить мне возможность умереть спокойно. Хорошо еще, что не предложили озвучить последнее желание. У меня настолько пересохло в горле, что я не смог бы выдавить из себя ни звука, даже если бы и захотел. Да и что нужно говорить? Я оказался в ситуации, когда все привычные жизненные устои рухнули и мое мировоззрение стремительно стало меняться. Что бы я ни попытался поведать окружающим, они смогли бы это понять, лишь оказавшись в схожих условиях.

Я не собирался ни у кого просить прощения, ни в чем не хотел раскаиваться, ни с кем не желал прощаться. «Телеканал обещал помочь мне избежать смерти, а вместо этого, нажившись на моей популярности, отправляет меня на электрический стул. Не верьте телевизору!» — выдать такую фразу мне не позволяло пересохшее горло. Зрители должны были и так понять всю иронию ситуации. Проблема была лишь в том, что, люди, не доверяющие телевидению, и так вряд ли имели привычку смотреть реалити-шоу.

Я отрицательно покачал головой. По залу пробежал разочарованный вздох, а охранники, получив невидимую для меня команду, потащили меня к электрическому стулу. Может, приговор исполнили бы и раньше, но изготовление и транспортировка такого агрегата заняла, надо полагать, не один день. Я не сопротивлялся, когда мое тело фиксировали и проводили все прочие необходимые манипуляции. Опять яркими всполохами засветились вспышки фотоаппаратов. Это уже была пытка — так назойливо светить человеку в глаза, поэтому я был даже благодарен, когда на лицо мне надели темную маску. Напряжение в зале достигло своего апогея и люди стали переговариваться, не в силах сдержать эмоции. Несколько раз прозвучал нервный смех. Время вдруг потянулось слишком медленно и я пожалел, что до последнего сохранял хоть какую-то ясность ума. Пережидать эти бесконечные секунды было бы проще, если бы мой мыслительный аппарат все-таки отказал. Мне вдруг захотелось вырваться, но это было выше человеческих сил. Я вскоре дождался фразы:

— Включить ток!

20. Стас.

Ну вот я и победил… Сначала я и в самом деле не относился к проекту всерьез. Но чем ближе к апогею подходила эта безумная, скандальная, полная интриг, дурацких слухов и взаимного недоверия гонка, тем больше росло мое беспокойство. Как ни крути, но свобода почти для любого из нас казалась невероятно заманчивой. Были, конечно, в тюрьме заключенные, которые о ней и не мечтали, но такие изначально не стремились попасть на шоу. Участники вылетали один за другим, а я, к немалому своему удивлению, продолжал бороться за победу. Чем конкурентов оставалось меньше, тем сильнее кружил меня водоворот надежд и опасений. Я же старался придерживаться привычной линии поведения и сохранял показное равнодушие, хотя делать это с каждой неделей было все труднее.