— Мой брат раньше жил в этом здании, — ответил он всё ещё глядя куда-то вдаль. — Поэтому каждый раз, когда я приезжал к нему, мы всегда проводили время здесь, наверху.
— Повезло. Мои братья мелкие, да и вообще не родные. А где он теперь живёт?
Я смотрела на фонтан, но когда Ник не ответил, я повернулась к нему. Теребя манжеты рукавов, он вздохнул и сказал: — Да, это неловко. Его… нет в живых.
О нет. Та авария. — Ник, я…
— Он погиб в аварии на квадроцикле.
— Ник, прими мои
Он пожал плечами. — Всё хорошо, не то чтобы это произошло недавно. То есть, прошёл уже примерно год.
—
— Всё нормально, — он не выглядел опустошённым, как после свежего горя. Он выглядел… отягощённым. Истощённым. Изнурённым этим, когда он устало улыбнулся мне. — Я не хотел сваливать это на тебя. Об этом странно говорить.
— Ну…
— Сегодня, как раз, годовщина, — Он сглотнул и попытался выглядеть безразличным, говоря: — Он умер на прошлый День Святого Валентина.
— Серьёзно?
Он слабо улыбнулся и сказал: — Как тебе такой подарок на праздник любви?
— На твоём месте я бы хотела врезать всем, кто говорит о цветах и конфетах. — Меня мутило от мысли, что кто-то мог умереть в день, когда другим присылают букеты из воздушных шариков и пиццу в форме сердца. И ещё я чувствовала себя маленьким ребёнком из-за того, что жалела себя из-за годовщины расставания родителей, когда Ник переживал
От этого его улыбка стала чуть шире. — Согласна?
Теперь всё обрело смысл: то, как он жил жизнью взрослого в теле старшеклассника. Как могли выпускные, вечеринки и баскетбольные матчи казаться чем-то большим, чем бессмыслицей, после пережитой потери?
— Я полностью пойму, если ты не захочешь продолжать со мной ДБП, Ник, — я поставила свой стаканчик рядом с его, спрятала руки в карманы и почувствовала себя виноватой за то, что втянула его в свои приключения. — Может, тебе лучше…
— Побыть с моими родителями и слушать, как тихо стало в доме? Нет, это гораздо лучше.
Я направилась за ним к скамейке, примостившейся у засохшего растения на углу крыши. Он опустился на неё, а когда я села рядом, его рука нежно скользнула по моему рукаву, притягивая меня ближе. Он посадил меня так, чтобы моя спина уютно устроилась на его груди. Его рука обняла мои плечи, а подбородок мягко коснулся макушки моей головы.
— Тебе так удобно? — прошептал он, и его голос ласково вибрировал у меня в ушах.
— Угу, — тихо ответила я.
Мы сидели так, молча наблюдая за раскинувшимся перед нами миром, казалось, целую вечность. Но это не было неловко, просто тихо.
— Знаешь, что самое странное? Это разобщённость между жизнью и смертью в моей голове, — голос Ника был невозмутим, когда он сказал: — Я могу провести час думая о том, что он мёртв, но через пять минут, если я услышу шум в коридоре, то подумаю какую-то чушь вроде: «Эрик, наверное, принимает душ». Будто мой мозг знает, а память забывает, что-то такое.
— Это невероятно ужасно.
— В каком-то смысле, — его голос был тихим и солнце немного согрело мои щеки, когда он сказал: — Но часть меня любит эту путаницу, потому что на ту долю секунды кажется, что всё нормально. Странно, правда?
— Вовсе нет. — Мне было больно за него, и я положила свою руку на его. — Но после этой доли секунды, следующая доля секунды ужасна.
— Хуже не бывает, — он издал звук, похожий на смесь смеха и стона, и сказал: — Откуда ты это знаешь?
— Не знаю, как этого могло не быть. — Я провела пальцем по его костяшке и спросила. — Вы были близки?
— Да. Ну, близки так, как близки братья с разницей в три года. Мы большую часть детства дрались, но всегда были вместе.
— Тебе, наверное, сейчас очень одиноко. — Я знала, что есть вещи и похуже одиночества, но также знала на собственном опыте, что пустая ноющая боль одиночества может быть совершенно удушающей. Я повернулась на скамейке, положила руки ему на щеки, поражённая печалью в его глазах.
Я понятия не имела, что делаю, но чмокнула его в кончик носа. Потому что здесь речь не шла о парнях и девушках, любви и влечении, а о человеческой душе, которая нуждается, чтобы её поняли. Я знала это, потому что, хотя это и не было сопоставимо с тем, что он, должно быть, испытывает, я часто ощущала подобное одиночество. Каждый раз, когда мама забывала, что это были выходные у неё, или папа оставлял мне записку с просьбой заказать пиццу, потому что он, Лиза и мальчики уже поужинали, я чувствовала себя самой одинокой в мире.
— Прекрати, — Ник накрыл мои руки своими, прижав их к своему лицу. — Убери это грустное выражение лица. Ты сейчас думала о Саттоне?
— Что? — это заставило меня фыркнуть. И я поняла, что ничего не чувствую при упоминании о моём бывшем парне. — Знаешь, я вообще-то забыла, что он существовал.
— Тогда что это было? — его большой палец погладил мою руку, когда он убрал её от своего лица, а затем обхватил своими пальцами. — В чем причина этой грусти на твоём лице?