Второй вариант

Как мог этот человек назвать свое имя и фамилию, если переменил их за годы жизни десятки? Как мог определить род занятий и профессию, если все, чем занимался в сознательной жизни, оценивалось судьями едва ли не всех европейских столиц? Можно было бы, конечно, применить такие слова: «аферист», «шулер», «вор-медвежатник», но не слишком ли это грубо, если речь идет о работе высшего класса, о работе артиста?

На вопрос Туманова, с какой целью он приехал в Севастополь, ответил:

— По причине самой прозаической — поживиться. В городе, как в древнем Вавилоне, — столпотворение. У многих завелись приличные деньги, офицерство не вылезает из кабаков и казино. В общем, здесь вполне созревшее для обильной жатвы поле. Но, господин пол-ковник… Будучи игроком по натуре, я знаю, что во все игры можно играть, кроме одной — политики: слишком велики ставки, без головы остаться можно! Это не моя игра!

Туманов выслушал его задумчиво, но, пожалуй, беззлобно: он понимал, что Красовский говорит правду. И были уже у полковника Туманова кой-какие соображения о дальнейшей его судьбе.

— Как вы сказали? — Туманов засмеялся. — Созревшее для жатвы поле?.

— Смею вас заверить, я не один так думаю.

— Догадываюсь! — улыбка сбежала с лица Тума-нова. — Но давайте продолжим разговор о вас. Вы знаете, что грозит вам по законам военного времени?

— В Крыму я не нарушал закона, господин пол-ковник.

— Допускаю. И вообще ваши уголовные похождения меня интересуют менее всего, сейчас дело в другом. Город забит приезжими. Среди них, безусловно, могут оказаться люди, нас интересующие. Вы вращаетесь среди этой публики. Знают вас как солидного, имеющего деньги и вес человека, вам и карты в руки! — улыбнулся Туманов. — Кстати, по-моему, вы знакомы с неким господином Астаховым?

Красовский удивленно посмотрел на полковника.

— Да, мы немного знакомы, — и добавил: — Не знаю, чем вызван ваш интерес к персоне господина Астахова. Но что касается репутации этого человека, несомненно одно: и сам он и представляемый им банкирский дом пользуются достаточным доверием в самых широких деловых кругах.

— Вот и чудесно, — опять улыбнулся Туманов. — Постарайтесь познакомиться с господином Астаховым поближе. Нам необходимо кое-что выяснить…

Через час Красовский покинул здание на Соборной улице. И ко многим его «профессиям» добавилась еще одна — осведомителя врангелевской контрразведки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Летний зной приходит в Севастополь рано, не дожидаясь, когда закончится весна. Цвели акации, и медовый, душистый запах висел на улицах города, пьяня и внося в души людей какое-то смутное, тревожное беспокойство…

Впрочем, тревога, овладевшая людьми, вызывалась не только временем года. Наступление, скоро наступление — это чувствовалось по всему. По дорогам на север полуострова передвигались колонны солдат, катились пушки и броневики, шли обозы.

Тревожно было и на душе у Николая Журбы. Направляясь в «Нептун», он думал: а все ли он сейчас делает так, как надо? Донесение в Харьков отправлено: составляли они его вместе с Бондаренко. Сообщили о концентрации войск в Феодосии, Керчи, в северном Крыму. Указали системы орудий, доставленных английским транспортом. Перечислили военное имущество, выгруженное из трюмов американских пароходов «Сангомон» и «Честер Вальси»… Предупредили, что ожидаются транспорты с танками и аэропланами.

Донесение получилось обстоятельным, сведения в нем важные. Лишь бы дошло.

А сейчас Журбе предстояло встретиться с группой Бондаренко.

Спустившись по выщербленным ступеням «Нептуна», Журба чуть замешкался у открытой двери, вглядываясь в прохладный полумрак подвальчика. Все было спокойно: невозмутимый Бондаренко грузно нависал над стойкой, ближайший его помощник Степан протирал столы. Как и предполагалось, посетителей в это время почти не было: лишь в глубине подвала сидел над стаканом вина пожилой, уныло-потертого вида чиновник, да неподалеку от него тихо толковали о чем-то своем двое дрогалей.

Мельком взглянув на Журбу, Степан сказал посетителям:

— Извините, господа хорошие, заведение закрывается. Прошу-с!..

Дрогали встали сразу, послушно и дружно, чиновник же почему-то заупрямился.

— Что такое?! — недовольно воскликнул он. — Хозяин!

Бондаренко величественно повернулся к нему:

— Так у нас заведено. Идите с миром, пока стражника не кликнул. У нас это быстро!

Чиновник хотел что-то ответить, но Бондаренко едва заметно сдвинул брови, и этого оказалось достаточно: бормоча что-то, чиновник направился к выходу. Но уже Степан остановил его:

— Извольте рассчитаться, господин! Нехорошо-с!..

Склонив к плечу голову с лоснящимися, надвое разделенными пробором волосами, Степан обмахивался полотенцем. На круглом лице его блуждала полупочтительная, полупрезрительная — ни дать ни взять лакейская — ухмылка. Если бы Журба не знал, что перед ним сын потомственного балаклавского рыбака, он бы мог поспорить с кем угодно, что предки Степана и сам он проходили всю жизнь в трактирных половых — столь естественно держался один из самых доверенных и умелых людей Бондаренко.