Второй вариант

— Я не буду пить.

— Напрасно вы обижаетесь на меня, Женя. Мои реплики во время вашего рандеву с Мытюриным ничего не значили. Взгляд со стороны, констатация факта. И желание разрядить обстановку. Все-таки обижаетесь? Не хотите отвечать?

— Нам не о чем говорить.

— Есть о чем, Женя. Полезный разговор может состояться. И для вас тоже.

Савин хотел позвать официантку, чтобы рассчитаться, но ее не оказалось в зале. Выскочила на кухню или выясняла отношения с рыжеволосым, потому что он тоже отсутствовал, и музыкальный автомат терзал другой из их компании.

— Хотите, Женя, я помогу вам с вашей прямой? И мы усадим Прокопчука и иже с ним в такую калошу, откуда путь только на свалку? Хотите? Без соавторства, Женя. Безвозмездно. Движимый любовью к государственной копейке, а?

— Не хочу.

— Напрасно.

Видно было, что Дрыхлин уже навеселе. Его маленькие глазки подмаслились, тугие щеки раскраснелись. Пиджак и подпиджачный жилет распахнулись, обнажив небесной голубизны сорочку.

— Напрасно, Женя. Вы многого не понимаете в жизни. Вы думаете, что она асфальт, как в некоторых книжках. Ошибаетесь. Это дорожка с глубокими ямами, в которые угодить, как два пальца обмочить. Страховка нужна, Женя. Поддержка. Локоть друга. Не отталкивать этот локоть надо, а цепляться за него. И свой при случае подставить.

— Ты мне, я тебе — так, что ли?

— Примитивно, Женя. Вы же не Давлетов с его бетонным мышлением и футляром в виде военной формы.

— Заткнитесь, Дрыхлин.

— А вы, Женя, грубиян. Грубость, как и глупость, никогда не была положительным качеством. Человек должен быть гибок во всем, и в первую очередь во взаимоотношениях с себе подобными. Прямая — не всегда кратчайший путь к цели. Не я придумал, нет. Но умный человек придумал... Не хотите, значит? Тогда я сам. За то, чтобы вы стали настоящим мужчиной, Женя.

Он выпил, закусив савинскими груздями. Снова налил. И опять выпил.

— Можно откровенный вопрос, Женя?

Савин глядел на Дрыхлина и уже не видел его сильным, бывалым, каким он показался в тайге. Что-то фальшивое проскальзывало в его интонации. Не в словах, слова были дрыхлинские, а в самом тоне, которому недоставало категоричности, что ли? Ощутил это Савин и враз понял, что хозяин положения — он. Даже аппетит появился сызнова. Подвинул к себе тарелку и сказал, жуя:

— Давайте ваш вопрос.

— Зачем и кому надо было капать на меня в охотинспекцию?

— А вы сразу и взволновались?

— Нет, Женя. Но весьма любопытствую.

— Это я сделал.

— Бросьте! Вы физически не могли этого сделать, потому что находились вчера еще в тайге. А этот дурачок из новеньких наводил справки обо мне вчера. Так кому вы о том случае рассказали?

Савин не ответил. Сам спросил:

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Видел вашего Арояна, которого, к глубокому сожалению, никто не поддержал. Смешно, Женя: кто же пойдет против начальства? Люди только делают вид, что у них за пазухой Христос. А там — булыжник, Женя.

— Я тоже хочу задать вам один вопрос.

— Сколько угодно.

— И вы ответите на него?

— Непременно.

— Вы забрали шкурки из зимовья?

Дрыхлин не смутился, не отвел глаз, только по губам скользнула горькая усмешка.

— Ну что ж. Откровенность за откровенность. Я забрал.

— Вот вы и признались.

— Что из того? Ведь вы и раньше были уверены, что я их украл. — Он сделал ударение на последнем слове. — Только доказательств у вас не было. И сейчас нет. Мы ведем эту дружескую беседу один на один. И вы никому и ничего не сможете доказать.

— Но ведь это мерзость!

— Не надо, Женя. Те четыре шкурки для охотника — мелочь. А для меня — не мелочь. Надеюсь, вы не думаете, что я собираюсь ими спекулировать?.. Подарю друзьям. А может быть, и любовницам. Или вы считаете, что я окончательный старпер?

— Вас все равно поймают: они без государственного клейма.

— Женя, не будьте мальчиком. Посмотрите вокруг, каждая третья женщина здесь в собольей шапке.

— Где — каждая третья?

— Я не про бамовцев. Про местных. Да и про тех, кто приезжает сюда. Хоть одну шапку вы найдете магазинную? Нет, Женя. Но фабричное клеймо на подкладке увидите. Все до смешного просто. Покупается обыкновенная фетровая шляпа. Берут с нее подкладку с клеймом и ставят на дорогую шапку. Да и кто имеет право сдирать шапку с головы и учинять расспросы?.. Теперь ответьте на мой вопрос: кому все-таки рассказали про меня? Арояну?

— Зачем вам это знать?

— Мы же договорились: откровенность за откровенность.

— Значит, вас все-таки это обеспокоило, Дрыхлин? Значит, боитесь?

— Вы правы, Женя, боюсь. За репутацию. Слухи неприятны. А они уже обозначились. И неприятно, что на какое-то время придется воздержаться от дорогих подарков дорогим людям. Неприятно, что сегодня пришлось расстаться с одной из шкурок. Той самой, что вручила мне ваша охотница. Сдал ее по госцене и по собственной инициативе, объяснив, как она попала ко мне. Жаль было, конечно, Ольгу. Она не имела права дарить ее или обменивать на что-то. Но что оставалось делать? Думаю, что пожурят девушку и на этом кончится.

— Негодяй вы, Дрыхлин!

— Опять грубите, Женя. Не нарывайтесь на ответную грубость, это может плохо кончиться.

— Не пугайте.