Второй вариант

Я знал лишь, что все в тот момент было хорошо и когда-то станет еще лучше. Тепловозный гудок вернул гам и суету железнодорожного вокзала. Она обхватила мою голову и поцеловала как-то очень уж по-взрослому — в лоб, в глаза. И опять шепнула:

— Будь сильным...

— ...Не люблю, понимаешь, — вернул меня к действительности Гольдин.

Мы вышли на дорогу. Она вся была разъезжена тягачами. Сапоги вязли в грязи. Где-то далеко вспыхнула фара.

— Тебе хорошо, — продолжал Сергей, — у тебя все ясно. Как в уставе. Ты Дину любишь. Она — тебя. Ты кончишь училище, она — институт. Поженитесь... Слушай, а ведь вы не поженитесь. Знаешь почему? Потому что природа не терпит, когда гладко...

Я остановился, Сергей тоже. Увидел его лицо, прихваченное светом фар. Мокрый чуб из-под шапки. И совсем не гольдинский, какой-то беспокойный взгляд.

Потом разом ослепила темнота.

Мне стало вдруг почему-то жалко его, всегда такого уверенного. И то иронически-умное, что я подыскивал в голове, неожиданно сменилось советом:

— А ты напиши Лидке.

Он проговорил:

— Ты не обижайся, Ленька...

Сергей написал ей последнее письмо года через полтора. Это произошло где-то в начале третьего курса. К тому времени он уже стал старшим сержантом и командиром нашего отделения. По вечерам бегал на свидание к Ольге, которая ждала его около училищного забора. Я же добросовестно исполнял обязанности сторожа: если кто-то из начальства интересовался Сергеем, сломя голову мчался к ним, и через пять минут Сергей был на месте...

Ох, эта Ольга, антилопа глазастая! Доставила она Иванушке переживаний. Ведь это он познакомился с ней первым и привел в училище на вечер.

— А у нас, однако, клевером пахнет, — сказал Иван однажды.

Мы топтали в тот день полынный косогор, катали на руках свою 57-миллиметровую пушку и отдыхали в короткие перерывы, вдыхая густой степной запах...

— А у нас хариус водится в речке, — сказал он в другой раз, когда мы переходили вброд спокойную и тихую Быстрицу.

Или:

— А у нас, однако, глухари...

Скажет фразу и замолчит на несколько часов. Но я отлично представлял деревушку, прилепившуюся к крутому берегу реки, где Иван прожил свои девятнадцать лет. Сразу за околицей гористый перелесок. Там, наверху, и водились в речушке хариусы.

 

Иван очень хотел познакомиться с девушкой. Дважды Сергей приходил к нему на помощь. Но оба раза Иван возвращался со свидания насупившийся, уходил на стадион и сидел там на скамейке до самой вечерней поверки. Но однажды он пришел из увольнения, и я не узнал его: у него были другие глаза. Те же голубые, но вроде с зеленью, те же добрые, но пряталась в них какая-то хитринка, что-то лишь одному ему известное.

Он вдруг превратился в мальчика. И уже со средины недели смотрел на командира взвода преданно и просительно — в увольнение! Так было целый месяц, до того самого вечера...

Сейчас я понимаю Ольгу. Сергей просто ошеломил ее.

Был он парнем на редкость красивым. И не кукольной красотой, а настоящей, мужской. Вот сейчас, например, я никак не могу представить лицо Ивана, вижу только глаза. А Сережка лепится четко. Темноволосый, смуглолицый. Нос прямой и крупный и губы как нарисованные. К тому же в тот вечер ему долго кричали «бис», когда он, аккомпанируя себе на гитаре, спел про ту, которая совсем рядом «и все ж далека, как звезда».

Сначала Иван глядел на них скорее удивленно, чем обиженно. Потом рванулся из клуба, и я нашел его на стадионе.

Он не хотел видеть Сергея. Но я настоял на том, что мы должны по-мужски поговорить с ним.

Гольдин появился перед самым отбоем и молча подошел к нам:

— Я сволочь, да?

Он всегда умел обезоружить. Всегда находил единственные слова, после которых все шло не так, как предполагалось.

Мы молчали, выражая презрение. Он так и воспринимал наше молчание.

— Иван, хочешь, я не стану с ней встречаться?

— ?!

— Но и ты не будешь. Понимаешь? Тоже не будешь! Потому что нравлюсь ей я... Ну, чего ты молчишь?

Иван сказал:

— Чего там, любитесь.

И они стали «любиться». Мы с Иваном постепенно смирились с этим. А может быть, Иван и не смирился, только виду не подавал. Один раз, правда, сказал:

— Бросит он ее.

— Увезет, — ответил я.

Уже была последняя наша осень в училище, желтая и сухая. В редкие увольнения я часто бродил один в березняке на берегу Урала. Эта рощица называлась Беловкой, наверное, потому, что очень уж белые были у берез стволы. Однажды я и наткнулся там на Сергея с Ольгой. Они сидели на берегу. Луна перебросила через реку узкий светящийся мостик, и он пришелся как раз на рыбачью лодку, заякоренную на той стороне в зарослях камыша.

Сергей явно обрадовался мне. Да и Ольга сказала:

— Побудь с нами.

И я остался, хотя и подумал, что вдвоем им должно быть интереснее. Сергей спросил ее, видно продолжая начатый разговор:

— Так, значит, не знаешь, где живут синие зайцы?

Она качнула головой: нет.

— Вот окончим училище, и мы с Ленчиком (со мной, значит) поедем туда. Может, и Иван поедет. Там тайга и сопки. И синие зайцы. Хочешь посмотреть на них?