Второй вариант

Это — большой тряпочный рукав, буксируемый самолетом. Мы вели по «конусу» из своих зениток огонь; наблюдатель из полигонной команды засекал в ТЗК[2] прохождение трасс, и каждый расчет получал оценку. Высшим проявлением мастерства было сбить «конус».

Один раз мы сбили. Это случилось в последний наш училищный выезд на стрельбы. Мы с Иваном работали за наводчиков: он — по вертикали, я — по горизонтали. И когда рукав, вдруг усохнув, стал падать, все замерли, не веря в это чудо, потом одновременно взорвались упоенным «ура!».

Бывает же радость в жизни, которая запоминается на годы. Молчаливый и неповоротливый Ванька в тот час плясал, неуклюже подпрыгивая. Перед моими глазами мелькали то небо, то пушки на позиции, то лицо капитана Луца, с улыбкой глядевшего, как меня всем расчетом подкидывали вверх. Только Серега Гольдин стоял чуть в стороне, снисходительно так посматривал, словно на детскую забаву. Он в те дни исполнял обязанности старшины батареи, решал какие-то хозяйственные проблемы и в стрельбах не участвовал.

Качали меня не очень бережно, потому я неуклюже опустился задом на землю. Нагретый солнцем песок дышал теплом. И все улеглись на него с полным чувством удовлетворения: все сделали как надо, все выполнили как надо. И вообще, все в жизни — как надо. Стрельбы закончились — не по чему больше вести огонь. Прямое попадание — это не фунт изюма, это пятерка всей батарее, дорога на зимние квартиры, откуда наш временный старшина Сергей Гольдин поведет нас через весь город в баню. И мы, намеренно не глядя на девчат, столпившихся на тротуарах, будем дружно и двуголосо петь о том, что артиллерия — суровый бог войны.

А невыпитых компотов оставалось все меньше и меньше...

 

Я всегда любил смотреть на освещенные окна. Они обязательно хранили чьи-то тайны, и тени на занавесках воспринимались, как бесплотные духи из «Тысячи и одной ночи».

Когда-то одно окно было для меня окном Надежды. Из него на улицу падал зеленоватый свет. Иногда на подоконнике появлялась большая цветочная ваза. Значит, она заметила меня... Значит, выбежит на улицу, и я буду ждать ее за углом. Сколько раз я ждал ее там во время двух своих отпусков! Мы уходили в скверик, где была старая, заброшенная скамейка, на которой я выцарапал ножом букву «Д».

Я лежу на своей солдатской кровати и не сплю. Иван тоже не спит. Совсем разучился спать знаменитый соня. Наши кровати стоят вплотную. Стоит протянуть руку — и можно до него дотронуться. Три года мы спим так. Он знает про Дину столько же, сколько и я. Худо тебе, Иван, если ты делаешь вид, что спишь. Я тоже делаю вид. А сам вспоминаю окошко детства и окошко моей Надежды.

И еще представляю огромное-преогромное окно служебного кабинета, в котором лежат курсантские дела. Мы ждем приказа о производстве в офицеры. Нам уже выдали офицерскую форму, и мы, протянув под курсантский погон портупею и смачно поскрипывая хромовыми сапогами, заполонили весь город. Только денег у нас еще нет. И золотистых погонов с двумя звездочками. Самыми маленькими звездочками, которые сменятся когда-то большими. Самыми ожидаемыми, хотя кто-нибудь из нас, не выдержав солдатских тягот, вспомнит с жалостью к себе и даже раскаянием. Самыми дорогими звездочками, цену которых никогда не превысит и генеральская звезда...

А «посох удачи», то бишь терпение, то гнулся, то потрескивал. Не хватало у нас терпения. Уже и новенькие стриженые первокурсники появились, на которых мы глядели с высоты своего выпускного положения и называли между собой цыплятами.

Все жданки прождали, а все равно приказ о присвоении лейтенантских званий застал вроде бы даже врасплох. И когда дежурный по училищу объявил сбор в клубе для вручения погон и распределения по округам, все выпускники даже подрастерялись и попритихли.

Мы уселись в зале все трое рядом, глядели то на президиум с нашим стареньким генералом во главе, то на большую таблицу, извещающую, сколько и в какой округ будет направлено выпускников училища. Почему-то меньше всего было вакансий в Прикарпатский округ. А раз меньше, значит, больше всего желающих.

— Андреев! — вызвал начальник штаба первого.

— Прикарпатский, — ответил тот и рубанул строевым по клубному асфальтовому полу к президиуму, где генерал вручил ему погоны и диплом первого разряда.

Сначала зачитывали список тех, кто закончил училище по первому разряду и имел право преимущественного выбора места службы. Из того, что есть, конечно. Мы с Сергеем тоже можем выбрать округ, где начнется наша служба. Иван не дотянул, но все равно мы все трое уже решили, что едем на Дальний Восток. Желающих туда немного, так что и до Ивана очередь дойдет.

— Ты слышишь, все Прикарпатский выбирают, — говорит Сережка.

— Ты слышишь, Иван, — говорю я, — все Прикарпатский выбирают.

Сергей поворачивается ко мне:

— А ведь мы дураки. На Восток всегда можно успеть.

Я машинально киваю головой.

— Киевский...

— Прикарпатский...

— Вот она, Синяя птица, Ленька! Слышишь, где живут Синие птицы? — шепчет Сергей.

— Зайцы, — поправляю я.