Второй взгляд

— Когда я впервые увидела, как лечат душевнобольных, то по возвращении в офис подала заявление об отставке, — признается Абигейл. — Заявила шефу, что для карьеры социального работника у меня недостаточно крепкие нервы. Знаете, что он мне ответил? Сказал, что именно поэтому я должна продолжать работать. Если я сочувствую тем, кто страдает, мой долг — сделать все, чтобы страданий в этом мире стало меньше.

Пожалуй, эти слова не лишены смысла. Таков девиз всех борцов за социальное благополучие: «Сегодня делай то, что можешь, и завтра ты изменишь мир». Но весьма сомнительно, что кто-нибудь дал себе труд спросить у той женщины на столе, почему она больше не хочет жить. Никто не выяснил, связано ли ее желание умереть с тем обстоятельством, что она больше не может иметь детей.

А сильнее всего меня мучает вопрос: почему Абигейл и доктор Стенли сочли необходимым стерилизовать эту женщину, но при этом не позволяют ей покончить с собой. Ведь, убив себя, она тоже лишается возможности передать потомкам дефектные гены. Почему же ей не дают права выбора?

— И вы не бросили работу, — едва слышно шепчу я.

— Вы тоже этого не сделаете, — говорит Абигейл. Взгляд ее полон симпатии. Она тянет меня за рукав, заставляя встать. — Завтра в восемь часов утра жду вас в офисе на Чёрч-стрит.

* * *

Вопрос: Для чего необходима стерилизация?

Ответ: Для того чтобы оздоровить нацию, снизив количество различных генетических патологий. Следствием подобного оздоровления станет уменьшение расходов на определенные социальные нужды и, соответственно, снижение налогов. Численность страдающих и несчастных индивидуумов резко пойдет на убыль. Мы должны сделать то, что в естественных условиях сделала бы природа, но более гуманно. Стерилизация ни в коем случае не является карательной мерой. Это всего лишь способ самозащиты общества.

Американское евгеническое общество. Евгенический катехизис, 1926

Когда я возвращаюсь домой, солнце опускается так низко, что на него можно смотреть не щурясь. На черноглазых сюзаннах, растущих вдоль Оттер-Крик-Пасс, сияют золотистые короны. При мысли о завтрашнем дне меня охватывает такое нетерпение, что я готова взорваться.

Оставив машину на стоянке у дома, поднимаюсь по ступенькам крыльца. Нога моя задевает за что-то маленькое и легкое. Наклонившись, вижу корзинку размером с кулак. В отличие от тех, что мастерят пациенты психиатрической лечебницы, эта корзинка сплетена затейливо и аккуратно.

Опускаю находку в карман и открываю дверь.

— Сисси? — Голос Спенсера притягивает меня, как магнит. Муж стоит в дверях своего кабинета, в руках стакан с виски, который он обычно позволяет себе после обеда. — Я примчался сюда как безумный, чтобы просить прощения у моей милой женушки за то, что нарушил ее планы. И что же я вижу? Дом пуст, и моя красавица меня покинула.

— Лишь на время, — говорю я, целуя его в щеку.

— Ты вся сияешь. Можно узнать, что привело тебя в столь радужное настроение?

Замечаю, что в сторонке неподвижно стоит Руби и прислушивается к разговору, не предназначенному для ее ушей.

— Общество помощи детям, — решаюсь я на заведомую ложь — Я была на его заседании.

Руби отводит глаза. Отправляясь на заседания общества, я всегда говорю ей об этом. Я сообщаю ей обо всех своих передвижениях и предполагаемом местонахождении — на тот случай, если об этом захочет узнать Спенсер.

— Есть какие-нибудь хорошие новости? — спрашивает Спенсер.

— Все просто замечательно, — отвечаю я.

Иду в спальню. Руби следует за мной и помогает раздеться. Она расстегивает мое платье на спине — мне самой не дотянуться.

— Знаю, о чем ты думаешь, — говорю я.

Но Руби молчит как рыба. С ее помощью снимаю платье и надеваю свободный хлопковый сарафан. Когда Руби вешает платье на плечики, из кармана выпадает крошечная корзинка.

Поспешно поднимаю ее и прячу в ящик ночного столика. Руби бросает на меня любопытный взгляд, но я делаю вид, что ничего не замечаю. Я не обязана давать какие-либо объяснения своей служанке — ни по поводу корзинки, ни по поводу того, где я была сегодня. Сейчас я слишком поглощена мыслями о завтрашнем дне и не могу переживать о том, как отреагирует Спенсер, узнав правду.

Замечаю, что на ногах у Руби ботинки, которые я ей отдала. Она вешает платье в шкаф — кстати, там наведен порядок после моего утреннего сеанса — и подходит к кровати. Сует руку под подушку и протягивает мне тоненькую книжечку. Это биография Гарри Гудини, которую Руби предусмотрительно припрятала.