Читаем Вторые Руки полностью

Хомо Дозяйка. Верю. Я родилась неудачницей. Вешайте костюм обратно. Пусть достанется везучей женщине. Пусть она — русский язык и литература. Да­вайте взвесим платье поварихи. Оно явно полегче. Черт с ней, с кухней. Черт с ними, с биточками. И с тефтеля­ми. Черт, черт, черт! Это ничего, что я бранюсь?

Лавочник. Ничего. (Задумался, потом решительно снимает трубку телефона. Набирает номер.) Занято. Ладно, перезвоним. (Набирает заново.) Вечно у них за­нято...

Продолжает набирать.

Хомо Дозяйка. Куда вы звоните?

Лавочник. В кассу взаимопомощи. У нас есть такая касса. Благотворительная. Я дозвонюсь, и вы да­дите запрос на это... как его? Вот же словечко придума­ли... (В десятый раз набирает номер.) А, вспомощество­вание! Если я правильно выговорил, конечно. Шанс мизерный, но мало ли...

Хомо Дозяйка (

подходит к нему, неожиданно). Что будет, если вам развязать этот дурацкий пояс? Я бы хотела посмотреть на ваше лицо без него.

Тянется к глазной повязке Лавочника. Тот аккуратно, но строго отстра­няет руку женщины.

Лавочник (без раздражения, мягко). А что будет, если вам выколоть глаза? Не надо, прошу вас. Это лиш­нее. Вот, берите трубку. Свободно. Они сейчас выйдут на связь.

Хомо Дозяйка. Что им говорить?

Лавочник. Ничего. Они сами все проверят. И сами скажут: да или нет. Вы просто ждите, молча. Они сами...

Женщина ждет.

Хомо Дозяйка (пытаясь скрасить паузу). А поче­му вы все время говорите: «Вам не понять, вам не по­нять?» Это потому, что я дура? А вдруг я пойму?

Лавочник (прислоняясь к ближайшей стойке с ве­

щами). Нет, не поймете. Если начинать новую жизнь с крика: «А где же справедливость?» — понять уже ничего не получится. Улица, банк, лотерея, восемнадцать пять­десят... Нас вертят по кругу, в колесе, а ободом колеса служит справедливость. Мы всегда ее хотим. Смеш­ные... И очень расстраиваемся, когда не получаем. Или очень радуемся, когда ловим за хвост. Второе имя спра­ведливости — химера. Жаль, это понимаешь слишком поздно. И тогда видишь, как много других, в колесе, ко­торым не дано этого понять. Мы приходим сюда с един­ственной настоящей ценностью — перекинутый через руку плащ, кофточка, куртка, обжитые, настоящие! — а ищем справедливости.

Хомо Дозяйка. Ой, погодите! (вслушиваясь). Это автоответчик. Сказали, чтоб я ждала. А в целом вы ока­зались правы. Я действительно ничего не поняла.

Лавочник. Вот видите...


ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Лавочник, вещи

, Хомо Дозяйка и Блин Поприколу

Снаружи раздается шум подъехавшей машины, хло­панье дверцами, приглушенная музыка. А. Розенбаум: «Нинка, как картинка, с фраером гребет...». Наслаива­ются голоса:

1-й голос. Да че ты тут забыл?! Шмотья старого не видел?!

2-й голос: А, блин, по приколу! Оттянуться!..

1-й  голос. Ну ты, братан, в натуре крышей поехал! Нашел, с чего при­калываться...

3-й голос. Валим в сауну, пацаны, оттянемся конкретно... 2-й голос. Ну и вали в свою сауну! А мне, блин, по приколу!..

Хомо Дозяйка(стоя с прижатой к уху телефон­ной трубкой, испуганно косится на вещи, смирно висящие на прежних местах, прикрывает мембрану ладонью, ше­потом, Лавочнику). Опять? Я же ничего не трогала...

Лавочник: Это не у меня. Это на улице. Не обра­щайте внимания, такая публика сюда не заходит.

На невидимой улице тем временем продолжается «базар».

1-йголос. Поехали, пацаны. Хрен с ним, пусть зырит...

3-й голос. Ну ты подкатывай, в общем...

Снова хлопают дверцы машины. Взревывает мотор, быстро удаляясь; шаги по ступенькам. Распахивается от пинка входная дверь — и в уни­сон ей где-то далеко в очередной раз, бесстрастно и неотвратимо, бьет колокол.

Щелчок клавиши выключателя. Вспыхивает свет, ветер проносится по лавке. Вывешенная на продажу одежда разом оживает: мелко тре­пещут платья, хлопают рукавами плащи, халаты и куртки, раскачива­ются брюки и джинсы — словно перебирая ногами-штанинами. Смех, звон бокалов, аплодисменты, отчаянный плач ребенка, хлопки то ли фейерверка, то ли открываемого шампанского, то ли выстрелов. Романс «Белой акации гроздья душистые...» сменяется народным хором, исполняющим «Валенки»; поперек врывается «Stairway to Heaven» Led Zeppelin, музыку перекрывает рев мотоцикла со снятым глушителем...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Саломея
Саломея

«Море житейское» — это в представлении художника окружающая его действительность, в которой собираются, как бесчисленные ручейки и потоки, берущие свое начало в разных социальных слоях общества, — человеческие судьбы.«Саломея» — знаменитый бестселлер, вершина творчества А. Ф. Вельтмана, талантливого и самобытного писателя, современника и друга А. С. Пушкина.В центре повествования судьба красавицы Саломеи, которая, узнав, что родители прочат ей в женихи богатого старика, решает сама найти себе мужа.Однако герой ее романа видит в ней лишь эгоистичную красавицу, разрушающую чужие судьбы ради своей прихоти. Промотав все деньги, полученные от героини, он бросает ее, пускаясь в авантюрные приключения в поисках богатства. Но, несмотря на полную интриг жизнь, герой никак не может забыть покинутую им женщину. Он постоянно думает о ней, преследует ее, напоминает о себе…Любовь наказывает обоих ненавистью друг к другу. Однако любовь же спасает героев, помогает преодолеть все невзгоды, найти себя, обрести покой и счастье.

Александр Фомич Вельтман , Амелия Энн Блэнфорд Эдвардс , Анна Витальевна Малышева , Оскар Уайлд

Детективы / Драматургия / Драматургия / Исторические любовные романы / Проза / Русская классическая проза / Мистика / Романы
Соперники
Соперники

Шеридан был крупнейшим драматургом-сатириком XVIII века в Англии. Просветитель-демократ, писатель замечательного реалистического таланта, он дал наиболее законченное художественное воплощение проблемам, волновавшим умы передовых людей его времени. Творчество Шеридана завершает собой историю развития английской демократической комедии эпохи Просвещения.Первая комедия Шеридана, «Соперники» была специально посвящена борьбе против сентиментальной драматургии, изображавшей мир не таким, каким он был, а таким, каким он желал казаться. Молодой драматург извлек из этого противоречия не меньше комизма, чем впоследствии из прямого разоблачения ханжей и лицемеров. Впрочем, материалом Шеридану послужила не литературная полемика, а сама жизнь.

Ви Киланд , Джанет Дейли , Нора Ким , Ричард Бринсли Шеридан , Ричард Ли Байерс , Чингиз Айтматов

Любовные романы / Драматургия / Самиздат, сетевая литература / Фэнтези / Стихи и поэзия / Драматургия