Вторжение

- А так! - громко ответил Митяй, косясь на Игната. - Спуталась с этим гусаром... И шито-крыто... Но шила в мешке не утаишь!

- Ты, сват, чего-то умничаешь, - насмешливо поддел Игнат. - Гусары встарь водились. При Екатерине, положим...

- Ты меня не отсылай к своей Екатерине. На хрен она сдалась! отрубил Митяй и снова покосился на Игната гневно сощуренным глазом. - А Наталье своей хвост прищеми! А то - ишь снюхалась с этим военкомовским гусаром! Вся деревня заговорила. Гадючьи слухи ползут... И ты, сват, хорош... Нет чтобы пресечь, так норовишь потакать.

В это время на стройку прибежала Верочка. Легко, босыми ногами она пробежала по толстой слеге, подошла к отцу и сказала:

- Идите уж полудновать, что ли?

- Погоди, дочка, делом заняты, - уклончиво ответил Игнат.

- Все погоди да постой, - посетовала Верочка и, враз позабывшись, стала прохаживаться по бревну.

- Батя, а где же они будут спать? - по простоте душевной спросила Верочка.

Отец посмотрел на нее злыми глазами.

- Кому сказано - не мешай! Убирайся вон! - указал он рукой, и Верочка, опустив голову, нехотя побрела в избу.

Оставшись наедине, Игнат и Митяй глянули один на другого, вздохнули и разом отвернулись, будто догадываясь, что добрая их затея пошла насмарку. Впрочем, у Игната, видно, теплилась надежда, что дело еще поправимо.

- Я с нее востребую! По всем статьям востребую! - погрозился он кулаком в сторону старой избы, а свату сказал миролюбиво: - Ты поменьше слухай... Собака лает, ветер носит! Много у нас пустомель, языки бы им поотрубать!.. Наталья моя хоть и, по правде сказать, внутренний огонь имеет, а вольности не позволит. А ежели - не дай и не приведись! оступится, так я ее сумею поставить на место. - Потом тяжко вздохнул и добавил: - Значит, разлад у нас? Супротив стройки идешь? А я-то думал, чего это стекло не привез... Про разные мне болезни толковал... Тоже хорош сват!

- Не возводи тень на плетень, - ответил Митяй. - Строить я согласный, и даже супротив пирамиды не встану. Только глаз не спускай с молодайки...

- Говорю тебе, хвост прищемлю! - сердито буркнул Игнат. - А ежели не слажу, тебя позову. Вдвоем-то управимся! Сообща суд учиним! - После таких грозных слов, долженствующих положить конец всяким разногласиям, Игнат взял в руки топор и начал тесать бревно. Но теперь работа подвигалась медленно. Покалывало спину, зудели от усталости натруженные руки. К тому же вечер наступал стылый, совсем весенний.

За Митяем скоро пришла жена. Зябко кутаясь в черную шаль, Аннушка обвела сватов пытливым взглядом и вдруг всплеснула руками:

- Мужики, да вы окосели? Пожар вон, а они...

- Брось беду накликать, - буркнул Митяй. - Похолодание идет, солому жгут на бахчах, чтоб не померзло.

- А я-то думала - пожар, - немного остепенясь, сказала Аннушка и, точно бы в свое оправдание, продолжала: - Бывалыча, коль пожар - так чисто праздник. По улицам - тройки с колокольцами да бубенцами. Со звоном. На передней сам начальник: "Эй, граждане, выходи пожар тушить!" - Аннушка передохнула. - А нынче не пожары, а черт те што! Проедут, а куда едут никто не знает. Может, сосед горит, а ты спишь, тебя не тревожат. Нервную систему берегут. А что мне нервы, если телок в хлеве сгорит...

- Ну, хватит, мать, хватит. Пойдем рассаду прикроем, - перебил Митяй и как можно вежливее попрощался с Игнатом, ушел.

Погода и вправду испортилась. Низкий, со степи дующий ветер был колючим, острым. И травы, будто чуя холод, свертывали в трубочки листья, клонились к земле.

"Того и гляди, ударит мороз", - тревожно подумал Игнат, чувствуя озноб и видя, как на бревна, на травы ложится мглисто-седая пелена поздних заморозков.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Из-за дальнего косогора, подсвеченного на хребтине блеклыми лучами затухающего солнца, крутыми волнами накатывались вихри. Холодный, пахнущий разнотравьем ветер гнал по околице кутерьму пыли, мотки сохлого бурьяна, перекати-поле. С крыши Игнатова амбара сорвал клок соломы и, разметав над огородом, понес через задворье. На какую-то минуту ветер стих, присмирел, точно надоело ему сдирать с крыш вислые стрехи, но вдруг снова налетел с бешеной силой, вырвал у Игната из-под пояса холщовую рубаху, вздул ее парусом и погнал самого, прижимая к забору.

В сенцах Игнат пошарил вдоль стены, некстати под рукой оказалось решето; чертыхнувшись, Игнат запустил его на чердак.

Куры, дремавшие на шесте с подсунутыми под крыло головами, всполошились, закудахтали. Петух вскинул шею, сердито клюнул соседнюю хохлатку, словно пытаясь унять переполох. Жердь не выдержала его воинственных движений, и петух грузно упал в провал темноты, совсем не радея о своей жизни. Но ему прямо-таки повезло: он угодил на спину хозяина и, спрыгнув, захлопал крыльями, опрометью бросился через лаз наружу.

Игнат сопроводил его бегство ядреным словом и продолжал искать то, без чего сейчас не мог обойтись. Наконец нащупал в потемках кнут, размотал витой, с бахромой у рукоятки, ремешок. Для полноты гнева ему не хватало теперь Натальи.