Вторжение

Не понимаю, почему раньше я считал, что считать мысли псионов сложно. Не бывает идеальной защиты, теперь я в мельчайших подробностях видел оставленные в ауре следы гнева, страха, боли, ненависти. Все это каналы, через которые ментат легко способен прочесть любого. Любого, а не только обычного человека. У меня теперь это получалось рефлекторно, независимо от желания. Прощальный подарок Хозяина, надо полагать.

Краем сознания я ощутил появление трех человеческих аур. Светланка, Злобный, Студент. Данил ждал их позже, видимо, не вытерпели. Я уловил внутри себя нечто похожее на радость. Вероятно, надо сказать об этом Данилу, его волнует моя слабая эмоциональность, пусть тоже порадуется.

У Светы мыслей не было. Чистые эмоции — надежда и страх потери, сменившиеся при виде меня радостью и обожанием. Настолько сильные, что я оказался не готов к захлестнувшему меня валу счастья и поддался ему, улыбнувшись в ответ. Девочка всхлипнула, уткнулась мне в живот, крепко охватив руками, и заревела.

Злобный и Студент были более сдержанны в своих чувствах. Я знал, что они рады меня видеть, но в их эмоциях присутствовали и настороженность, и озабоченность. Судя по косым взглядам, которые они кидали в сторону Данила, уверенности в моем полном выздоровлении у них не было.

— Вроде, нормальный, — думал Злобный — ряшка каменная, а глазенки живые. Откачал Данил мужика.

— Будем надеяться, внешний вид нас не обманывает —

мысли Студента вились короткими четкими отрезками, последовательно переходя от утверждения к утверждению, выстраивая логичную и правильную картину мира. — Аура почти пришла в норму, эмоциональный фон изменяется. Выражение лица малочитаемое, но это его обычное состояние. Прогресс очевиден, значит, скоро Данил окончательно приведет Аскета в порядок.

Я с удивлением уловил искреннюю заботу, направленную на меня. Одно дело знать, что ты кому-то дорог, и совсем другое — получить столь очевидное подтверждение. Почувствовав нечто вроде стыда, я счел нужным предупредить.

— Я теперь способен читать ваши мысли. Думайте потише.

— Ага. Придется тебе, Аскет, еще немного полежать.

— Доказательства? — первая реакция Студента, недоверие, была быстро подавлена. Я почувствовал, как в его голове замелькали предположения, выстраивались стройные цепочки теорий, тренированный разум затребовал новые факты.

— Какие доказательства тебе нужны?

Прошло некоторое время, прежде чем присутствующие убедились, что сказанное мной не глупая шутка. После первого шока взрослые быстро начали пытаться защититься от моего сканирования, попутно вспоминая свои многочисленные грешки. Даже странно, какие мелочи скрывают люди, возводя их чуть ли не в ранг первородного греха. Больше всего сокрушалась отревевшаяся Светланка, хотя как раз ей волноваться было не о чем — обо всех ее хулиганствах я узнавал и раньше, без чтения мыслей. Или успела что-то натворить, пока меня не было?

В конце концов я нашел способ убрать чужие голоса из своей головы. Что-то вроде стенки между мной и окружающим миром, которую приходилось постоянно держать в сознании. Было забавно наблюдать за возникшим на лицах друзей облегчением. Впрочем, я не сомневался, что вскоре Студент найдет способ глушить мысли самостоятельно, если не сам, то с помощью Мисюрина точно. И других ему научит.

— Мы ждали минут пять, — Злобный рассказывал эмоционально, заново переживая последний день штурма — потом я плюнул и пошел. Представляешь, ты вошел, прошел коридор, и вдруг секунд через двадцать раз — и нет излучения, как будто королева сдохла. Что делать, неясно, Гнездо трещит, Паладин кричит «Всем стоять». Ну я внутрь и сунулся, посмотреть что да как. Вхожу, внутри никого, ты на полу лежишь, в комок свернулся. Я сначала думал все, отбегался Аскет, потом смотрю — нет, живой, дышит. Выглядел ты… плохо. Очень плохо.

Ну, мы тебя вынесли, в лазарет притащили, сидим, ждем, что мозголомы скажут. Тут прибегает Коробок, кричит, мол, Гнезда накрылись. Я сначала не понял, думал, он про Амазонское Пекло говорит. Даже удивился, что он так разволновался, конечно Гнезду хана, раз королевы нет. А оказалось, он вообще про всех чужаков кричит.

Говорить Злобному было сложно, поэтому фразы выходили короткими, рублеными. Трудно сдержать эмоции, рассказывая о последнем дне войны.