Вторжение

— Не учите, майор. Приказ есть приказ. — Спохватившись, что в ответе сквозила грубость, он добавил: — Смелость, дорогой мой, города берет!

— Приказ–то приказом… Да надо бы с умом нам действовать, — все еще не соглашаясь, отозвался Аксенов.

Резко натянув поводья, так, что конь, хрустнув удилами, запрокинул голову и остановился, Гнездилов повернул свое тучное тело к майору и скосил на него глаза с выражением презрительно–злой настороженности:

— Что значит — с умом? Как это понимать?

— А так… — развел руками Аксенов, но договорить ему не удалось. Вдоль дороги, будто норовя проутюжить колонну, пронесся самолет: запоздало люди кинулись с дороги, рассыпались по кустам и обочинам, ожидая группового налета. Но самолет с черной крестовиной взмыл ввысь так же внезапно, как и появился, и хотя никто не пострадал от его пулеметных очередей, лица у бойцов стали бледными, унылыми.

Колонна двигалась дальше.

Неизвестно откуда взявшийся гул, который раньше доносился глухо, невнятно, но почти всю дорогу назойливо сопровождавший колонну, сейчас заметно окреп, приблизился и, судя по всему, катился где–то по ту сторону леса. И, странно, полковник Гнездилов не подозревал в этом гуле никакого опасного подвоха для себя, для колонны, наконец, для развертывания дивизии на новом рубеже. Напротив, Густой гул приятно щекотал Гнездилову уши и вселял в него то настроение приподнятости, которое обычно переживает военный начальник перед новым, сулящим успех и почести, сражением.

— Ничего, будем носить на груди ордена. Назло всем смертям! подмигнул начальнику штаба Гнездилов и не приметил, как из–за притихших елочек вынырнул на шоссе мотоцикл. Завидев его, конь испуганно шарахнулся в сторону. Полковник еле удержался в седле, потом взглянул на подруливший сбоку мотоцикл и удивился: за рулем, согнувшись набок, сидел офицер разведки Климов. Ладонью левой руки он прижимал висок, сквозь пальцы сочилась кровь, стекавшая тонкими, пульсирующими струйками по рукаву гимнастерки.

— Где это тебя царапнуло? — небрежно спросил полковник.

Не ответив на вопрос, Климов взглянул на него с затаенной обидой.

— Назад… Остановитесь… Тапки прорвались… — с усилием выдавил из себя Климов и упал возле полковника, как бы удерживая его от неверного шага.

— Где ты, хрен моржовый, увидел танки? Где? — склонясь над Климовым и теребя его за плечо, домогался узнать Гнездилов. Но офицер разведки, потерявший много крови, был уже без сознания.

Не добившись толку, разбираемый крайним нетерпением убедиться, где же танки, Гнездилов решил поехать сам и тотчас вскочил на мотоцикл.

— Куда вы, товарищ полковник? Вам нельзя… — пытался было задержать адъютант и схватился за руль, но полковник сгоряча пнул его ногой так, что тот отлетел в кювет.

И вот уже мотоцикл прямиком через кустарник продрался на полевую дорогу, держа направление в сторону гремящего леса.

Дорога увалисто сползла в балку. Не продуваемая летними ветрами, с выгоревшей травой, балка источала полынно–стойкую, будто спрессованную, духоту. Млея от жары и пыли, Гнездилов скоро пересек балку и, наддав газу, стал взбираться на гору.

Он знал, что вон тот, клином выступающий на поле подлесок не опасен. По ту сторону леса двигался поределый, но еще не утративший воли к борьбе полк майора Набокова (сам командир был ранен и отправлен в госпиталь). С утра направился туда полковой комиссар Гребенников. В подмогу стрелкам комдив послал и бронебойщиков Алексея Кострова. "На них можно положиться, не пропустят танки", — подумал Гнездилов. И то, что стрельба из–за леса не доносилась, радовало и одновременно раздражало Николая Федотовича. Раздражался Гнездилов потому, что не любил бесцельных действий, однако сейчас не мог не порадоваться тому, что выйдет в подлесок и узнает наконец, куда движутся танки и много ли их.

Когда он вымахнул из балки на самый гребень и кто–то неразборчиво, может, совсем не узнав командира дивизии, покрыл его громоздким матом, — в это самое время первый снаряд, а за ним и второй грохнули на поле вблизи от него. Взрывы взметнулись сзади и спереди огненными всплесками, и Гнездилов понял, что попал в вилку. Он знал: очередным снарядом, который должен упасть в середине, может накрыть и его. Но словно нарочно оттягивая роковую развязку, немцы медлили выпускать этот третий снаряд. И оттого, что пришлось его ждать, на душе у полковника стало муторно, "Зачем я?.." с внезапно наступившей ясностью только и успел подумать Гнездилов.

Секундой позже прилетевший снаряд буравом ушел в почву, и в то же мгновение земля со стоном выдохнула взрыв. Он повис над взгорьем ядовито–сизым, горящим облаком. И от всего того, что только сейчас было на том месте, осталось одно колесо. Чудом уцелевшее и отброшенное взрывной волной, оно теперь катилось, подпрыгивая и виляя, обратно под гору…

ГЛАВА ПЯТАЯ