Вторжение в Московию

Он понимал, что пока рядом с королём будут Потоцкие, убедить его оставить Смоленск и идти на Москву едва ли удастся. Те будут всячески противиться этому. И у Якова, и у Стефана были свои интересы тут, под Смоленском: тут их держали старые земельные владения.

О том же, что крепость будет стоять, говорило многое: и то, что русские сами выжгли посад, и то, что в осаду сели по всем правилам. За высокие каменные стены ушло до трёхсот тысяч человек. Уходили из посада, ближних деревень и поместий. Вот из них-то Шеин и формировал отряды уже за стенами.

С некоторым удовлетворением он отметил, что крестьяне не прислали в Смоленск даточных из уездов. В этом сыграл свою роль меморандум короля о вольности крестьянам, который тот издал под его давлением… «Всё-таки в чём-то мне удалось убедить короля!» Однако мелкие удачи не радовали его. Общая картина была неутешительной. Войско не только поздно вышло в поход, но и оказалось не готовым к длительной осаде. Стенобитные орудия лишь недавно сняли из-под Нарвы, везли из Ливонии. И раньше чем через месяц-два ждать их не приходится… «А без них крепость не взять!» Об этом он пытался не раз поговорить с королём, но безуспешно. По совету Потоцких тот уже набрал французских и немецких минёров. Те подвезли петарды[69], и в стане короля все были уверены в успешном штурме. А его чёрт дёрнул сказать как-то на приёме у короля, что петардами и подкопами крепость удаётся взять только при оплошности осаждённых. Русские же всегда начеку, и у крепости есть слухи[70]. А Шеин — опытный воевода. Он разумно организовал оборону: у него каждый отряд отвечает за свою башню и стену, все защитники повязаны поручными…[71]

— Пан Станислав! — резко оборвал его Сигизмунд. — Я постоянно слышу: Шеин, Шеин и снова Шеин! Вы что, думаете за него?! Ни о каком отходе не может быть и речи!

А он не отступал, хотя и клял себя, что начал вот так, без подготовки. Он всё ещё надеялся склонить короля к своему плану: идти на Москву, где есть союзники в Тушино, а также среди тех бояр, что стоят за Димитрия…

Это окончательно взорвало Сигизмунда, и он накричал на него в присутствии Якова Потоцкого. Тот, личность серая, не скрывая злорадства, стоял тут же, видел унижение его, своего недруга, вечного соперника.

— Пан Станислав, не говорите мне больше об этом самозванце! Я слышать о нём ничего не хочу! Хватит с меня и одного! — поползли вверх у короля брови, обнажая большие круглые глаза и его странный взгляд, как будто он был напуган чем-то. Замкнутый, уязвимый и напряжённый, он был лишён ярких привычек и пристрастий и редко выходил из себя вот так, как сейчас…

Жолкевский прислушался к бодрому монотонному говору рыцарей и к Дуниковскому, басившему за всех по-деловому:

— Пан гетман и вы, Панове полковники! Модзелевскому нет, и не может быть прощения! Он опозорил честь гусара! И только кровь смоет грязь со знамени нашего полка!..

Полковник выговорился, сел, отер платком вспотевший лоб, опёрся о тяжёлую турецкую саблю, чтобы скрыть неуверенность, понимая, что вынес смертный приговор своему же ротмистру.

Страстная речь Дуниковского оказала на рыцарей своё воздействие. Стало ясно: судьба нагрешившего ротмистра уже никого не интересует.

— Я же говорил тебе: найди того татарина, — тихо сказал Жолкевский ротмистру, — Теперь пеняй на себя.

Ему, в общем-то, было всё равно, что будет с ротмистром. Но заниматься этим мелким делом тем не менее приходится. С другой же стороны, эта история с ротмистром сейчас была кстати. На нём можно будет показать пример исполнения дисциплинарного наказания и тем отвлечь, хотя бы на время, недовольство в войске от неудач первых месяцев войны.

— Увести! — приказал он страже.

Ротмистра увели. Войсковая старшина совещалась недолго. Приговор её был единодушным: в защиту ротмистра никто не подал голоса.

На следующий день в стане коронного гетмана на плацу огромным каре застыли роты гусар и пехотинцев, а посреди него взметнулся вверх помост, срубленный ночью. И тут же рядом стоял палач.

На ветреном плацу всем холодно. Метёт, пронизывает до костей позёмка. Размеренно грохочет барабанов дробь: взбивает дрожь в груди, в коленках…

Привели Модзелевского. Он, бледный, но спокойный, так до сих пор ещё не осознал, что это с ним всё происходит, из-за него построили как на параде войско. Увидев же палача, он пошатнулся, встал, упёрся: вот только тут ему отказали ноги.

Подручные палача схватили его за руки и силой затащили на помост.

Дуниковский громко зачитал приказ войсковой старшины.

Модзелевского толкнули к чурбаку.

Загремела барабанная дробь, поднимая всё выше и выше… Палач примерился, взмахнул по-деловому топором — глухой стук качнул ряды гусар… И на мгновение замер весь плац.

Глава 15

ПОСОЛЬСТВО СИГИЗМУНДА