Вторжение в Московию

Всё тот же 1609 год. Стоял морозный декабрьский денёк. Со дня казни бедного ротмистра Модзелевского под Смоленском прошло полторы недели. Вот только что, вчера, минул день Николы зимнего[72]. В Тушинском городке под Москвой царило необычное оживление, какое бывает разве что накануне светлого праздника. Однако внимательный взгляд сразу уловил бы за всем этим настороженное ожидание, с сутолокой и поспешностью приготовлений, обычными перед визитом непрошеных гостей.

На низкое крыльцо крестьянской избы в центре стана вышел бравый подтянутый полковник, наш старый знакомый, Александр Зборовский. Он небрежно поправил на голове высокую меховую шапку с изящным пером, молодцевато сбежал с крыльца и подошёл к жеребцу, которого держали под уздцы два дюжих конюха.

Серый черкесец игриво заплясал на месте и сунулся к нему.

Зборовский улыбнулся и ласково похлопал его по морде.

Жеребец оскалился, тряхнул сбруей, резко мотнул головой и легонько куснул его.

— Но-но, не балуй! — спокойно оттолкнул он его. С утра у него было прекрасное настроение, и его не мог омрачить даже вот этот неожиданный визит посольства короля.

Стукнула дверь соседней избы, и на крыльце показался князь Роман, опираясь рукой о трость. Выглядел он неважно. В глазах сквозили усталость и тоска, а тонкий чувственный рот непроизвольно подёргивала судорога. Уже месяц его мучил недуг: давало себя знать старое ранение, как раз сейчас, не ко времени скрутило его.

Увидев гетмана, Зборовский быстро подошёл к нему.

— Поезжай вперёд, Александр, — сказал князь Роман. — Встречай послов да покажи им наших!

— Добре, пан гетман! — откликнулся Зборовский и показал головой на выстроившихся гусар: «Смотри!»

Рожинский оглядел роту гусар и недовольно поморщился от раздражающей ряби в глазах из-за разномастных лошадей, красных и белых плащей, под которыми блестели латы и юшманы[73]

. Во все стороны у гусар торчали ружья и пистолеты. Ну точно — рота смахивала на казачий табор. Унылый вид… Вот разве что у все, как на подбор имелись палаши, да ещё строй щетинился отменно копьями.

— Ладно, трогайте, — промолвил он и направился к саням, что стояли наготове подле крыльца.

Челядинцы осторожно усадили его на бархатную попону, завозились вокруг саней, укрывая ему шубой ноги. И эта их возня обозлила его.

Неудачи последних месяцев, а теперь ещё и это посольство, поколебали у него уверенность в собственных силах, в успехе всего дела Димитрия. От этого он стал мнительным и вспыльчивым.

— Будет, будет! — прикрикнул он на них и сердито замахнулся тростью: «Пошли вон, бездельники!»

Челядинцы испуганно отступили от саней и собрались кучкой у избы, виновато поглядывая в его сторону, ожидали, пока он уедет.

Толстый, с тугим откормленным загривком кучер обернулся и вопросительно повёл на него глазами из-под косматых бровей.

— Пошёл! — крикнул Рожинский, с удовольствием ткнул его в бок тростью и удобно отвалился на покатую спинку саней.

Сани развернулись и понеслись к воротам лагеря, туда, где, взяв рысью, мелькнули последние ряды гусар Зборовского. За санями пристроился Станислав Мнишка с полусотней отлично вооружённых гусар в голубых плащах, гусар гетманского полка, которыми Рожинский гордился и постоянно ревниво следил за ними.

* * *

А в это время посольская колонна выползла из леса, растягиваясь и извиваясь, как длинная змея, с трудом пробиваясь по сильно заснеженной дороге.

Впереди неё разъездом рыскали на конях жолнеры. За ними шла рота князя Христофора Збаражского. Затем тянулся санный обоз с казной и провиантом под охраной пехотинцев. Колонну замыкали копейщики и мушкетеры.

Из предосторожности послы покинули крытые возки, пересели на коней и теперь тряслись верхом.

Рядом с пшемысльским каштеляном[74] Станиславом Стадницким, главой посольства, в седле покачивался Януш Скумин-Тышкевич, брацлавский староста. За ним ехал львовский подстолий Станислав Доморацкий. А где-то посреди колонны, красуясь на бретонском жеребце, лихо резвился гусарский полковник Мартын Казановский. Там же, рядом с ним, был полковник Людовик Вейер, пуцкий староста.

Посольство короля из-под Смоленска вышло полтора месяца назад. Почти месяц послы простояли у Можайска, пока выясняли через своих тайных агентов обстановку в лагере Рожинского.

И только после того как Стадницкий получил надёжные сведения, что искателей удачи под Москвой раздирают противоречия и многие не прочь перейти на службу к королю, он покинул Можайск. Там он оставил четыре сотни пехотинцев с пушками для прикрытия дороги на Смоленск. Предупредив Рожинского о своём визите, он уверенно двинулся к Тушино.

До Тушино, до большого лагеря, уже было рукой подать, оставалось каких-то мили две. И было странно, что Рожинский до сих пор не выслал навстречу им своих людей. А тут ещё, толковали посольские, на открытой заснеженной равнине, того и гляди, наткнёшься на стрельцов Шуйского.

«Или на стены Москвы», — иронически подумал Стадницкий.

— Московиты говорят: незваный гость хуже татарина! — сказал Тышкевич.