Вторжение в Московию

«A-а, и этот здесь!» — приметил Матюшка чудаковатого князя Юрия; тот книги, говорят, читает…

Сторонкой держался князь Юрий, сторонкой, но ближе к патриарху.

Скользнул Матюшка взглядом и по Ивану Годунову. Тот притащился сюда, в Тушино, вот только что, когда узнал, что его шурин тут и что его возводят в сан патриарха.

Иван Годунов был для него лицом новым, непонятным. И когда он недавно принимал его у себя, тот отвечал на всё охотно, покладист был. И это не понравилось ему. В том видел он умысел, настороже с такими был.

«Вон князь Черкасский… А Шаховской, как видно, уже спелся с Трубецким. Хм! С чего бы это?» Да, да, он не верил Шаховскому… И Лев Плещеев был тоже здесь. А там, за ними, тенями маячили новые лица, ещё не примелькались. Он их уже запомнить даже не мог, так много их вдруг появилось в стане русских. Тот рос прямо на глазах, и всё там же, под его царской горкой.

Заруцкий тоже стоял в первых рядах, среди князей и бояр. Он слегка наклонил голову и, казалось, слушал речи. Но нет, не думал он о том, что происходит здесь, и о собравшихся в шатре. Среди них у него не было друзей: враги были и попутчики. И от страстей вот этих с патриархом он тоже был далёк… Забывшись, он тряхнул головой, как игривый конь…

Он поднял глаза и встретился с взором царя, сидевшего на троне, в том самом кресле, ужалившем его так необычно. И он подумал всё о том же, что царь что-то знает, но темнит, как чернокнижник, а знает много. Об это он спотыкался уже не раз в разговорах с ним, но никак не мог понять, откуда берётся всё это у него.

Мгновение всего глядели они друг на друга, но он догадался, что тот скучает тоже от торжества и суеты, этой поповской тянучки. Он переступил с ноги на ногу, отвёл глаза от трона, от самого царя, переглянулся с Сицким, который стоял рядом с Трубецким и нервничал из-за чего-то. Да нет, не из-за Филарета. Он, Алексашка, был заядлым охотником. И сейчас на его лице была явно написана жалость от потери расчудесного денька, вот в этот самый разгар охоты, в осеннем лесу, да ещё с гончими. Там можно было потравить кабанов, оленей и от души повеселиться.

Церковный собор шёл своим чередом. О чём-то шептались князья между собой, и все заметно томились затянувшимся ритуалом.

Речь нового патриарха была после выступления дьяка. И её слушали тоже. Филарет обошёл скользкие места и много лишь о вере говорил.

— И ныне церковь наша, православная, истинная, глубоко скорбит о разладе в народе русском!..

Его голос, вначале вялый, стал крепнуть:

— Рознь поселилась в сердцах наших!.. И беды все от неё святая Русь переживает!..

Он сказал всё, всё изложил. И было произнесено ещё несколько фраз, необходимых по такому случаю. Затем дворецкий пригласил всех в соседний шатёр, к накрытым столам.

* * *

У шатра, где Заруцкий жил вместе с Бурбой, тот ждал уже его и вошёл с ним в шатёр. Заруцкий сразу улёгся на топчан. Он здорово устал от этого приёма у царя, изображая из себя церковного послушника, как в храме. Там, в церкви, он не был до сих пор ещё ни разу: бог миловал. Ох, как же он злился, когда его заставляли неволей торчать, и по-дурацки, на вот таких приёмах.

Пришёл Малыга, их кашевар, принёс поесть.

— И это всё?! — сердито спросил Заруцкий его, когда тот поставил на стол одну лишь толокнянку. — А где мясо? Казаки же привели коров!

— Атаман, ты как привередливая девка, — заворчал Малыга. — Не угодишь! Ты глянь — чё казаки-то едят! Кхе-кхе!.. — закашлялся он, кутаясь в тонкий кафтанишко. Уже начались холода, а он, чудно, ходил как в летнюю пору, по-бедному одетый.

— Ты почто голый-то?! — повысил голос Заруцкий.

— Он в зернь продулся, — ответил Бурба за кашевара, с неприязнью глянув на того.

Заруцкий усмехнулся. Уж он-то знал, как Бурба относится к таборным кашеварам: после Кузи угодить ему было невозможно. Но тут, похоже, была не только ревность: их новый кашевар оказался нечист на руку.

— И мясо твоё там же, — пришёл теперь черед ухмыльнуться Бурбе. — Тимошка ест его вместо тебя! — с ехидцей проговорил он, чтобы завести Заруцкого; тот не терпел, когда таборная мелкота замахивалась на его права, права атамана. — А казаки, проигравшись ему, ходят и грабят! У зерни денно и нощно, неугомонно!.. Один казак себя из самопала грохнул, когда проиграл его там же. Наш поп продулся начисто. Последнюю рясешку заложил. Ушёл оттуда голым! Хм-хм!..

— Кто? Онуфрий!

— Он самый!.. Илейка кабак держит и зернь, мзду берёт по-божески. А без зерни, говорит, вино в кабаке бесприбыльно. И то, мол, государю в убыток.

— Ладно, я разберусь с Тимошкой, — проворчал Заруцкий, поднялся с топчана и дал затрещину кашевару: — Это тебе за воровство!.. — да так, что того вынесло как ветром из шатра, только полог заколыхался вслед ему насмешливо: «Ух-ух!»

— Пошли! — решительно сказал он Бурбе.

— Куда это?! — удивился тот.

— К зернщикам!

Бурба хотел было спросить его, как он будет выгонять Тимошку из табора, но смолчал, увидев его угрюмый вид, и последовал за ним.