ВТУНЕНКО

Дом, в котором помещалась редакция "Разговора", стоял во дворе. Вышневолоцкий вошел в редакцию и спросил в передней, где живет редактор "Разговора" Лаврович.

— А они тут не живут, — отвечал мальчик в синей блузе, выбегая из боковой комнаты.

— А где же?

— А они тут не служат.

— Редакция "Разговора"?

— Типография господина Шулейкина.

— Но ведь вывеска, что редакция помещается…

— Здесь, здесь! — крикнул из глубины передней хриплый голос. — "Разговор" здесь! Пожалуйте! Что угодно?

Из-за грязного шкафа, разделявшего переднюю на две половины — темную и светлую, — выглянула незнакомая физиономия с толстым, смешно приставленным к лицу носом алого цвета и с длинной беззубой улыбкой.

— Вам что?

— Хотелось бы повидать Лавровича…

— Зачем?

— Надо.

— Как редактора? Господин Шулейкин его рассчитал. Чересчур расписался! И стихами, и прозой начал валять! Прошу покорно пожаловать… Вы не господин Стародубов?

— Нет, я Вышневолоцкий.

Петербургский литератор с любопытством окинул взглядом редакцию московского журнала, объявившего его своим сотрудником. Грязная клеенка покрывала стол, на котором лежали первые нумера "Разговора" с безвкусными виньетками. Два белых простых стула стояли по сторонам стола. На подоконнике лежали ваксенные щетки.

— Господин Вышневолоцкий! Очень приятно! Давно изволили пожаловать в Москву? Не по вызову ли господина Лавровича? Но я за него. Хозяин прямо сказал: "Корнил Саввич, разговаривайте!" Да, журнальчик был бы хороший, если бы умеючи взяться. А то ведь чего только нет: и Бисмарк, и Гладстон[1], и спиритизм, и полемика с "Московскими ведомостями"[2], и полемика с "Русскими ведомостями"[3], и порнография, и славянофильство! Эх, грехов много — не могу я сам быть редактором, не утвердят: что я сделал бы! Журналисты от зависти лопнули бы!

Он с сожалением покачал головой, "Какой у него шагреневый нос, — подумал Вышневолоцкий, — как наперсток, истыкан".

Московский журналист продолжал:

— Я на литературе зубы съел! Полстолетия честно служу высшей идее! У меня взгляды и глубокое образование. Я со всеми корифеями был знаком… С Тургеневым, с Некрасовым… Вам удивительно?

— Мне по своим делам… Дайте адрес Лавровича! — проговорил Вышневолоцкий.

— Лаврович станет порицать меня и издателя, — начал журналист, оторвав кусочек бумаги и макнув перо в закапанную чернильницу, — так вы не очень-то верьте. Господин Лаврович забрал до двух тысяч денег еще в прошлом году, когда журнала не было. Весь год жалованье получал. Господин Шулейкин, бывало, каждое первое число на себе волосы рвет от чрезмерного горя, расставаясь с двумя радужными и, так сказать, бросая капитал на ветер… Получите адрес господина Лавровича.

Рот его растянулся в добродушную улыбку, и на кивок Вышневолоцкого одною головою он стал низко кланяться всем станом.

На улице Вышневолоцкий услышал, что его кто-то зовет. Он оглянулся: за ним бежал журналист в рыжем ветхом пальто и в облезлой меховой шапке.

— Господин Вышневолоцкий! Вышневолоцкий! А Вышневолоцкий!

Вышневолоцкий покосился из-за своих бобров на темного московского писателя, которого он не знал даже по фамилии и нос которого особенно ярко алел под золотистым лучом солнца-невидимки, скрытого высокими каменными домами.

— Позвольте узнать, вы тот Вышневолоцкий?

— Что вы хотите спросить? — произнес Вышневолоцкий, улыбаясь.

— Сочинитель романа "Силуэт"?

— Да.

Старик с умилением схватил его за руку,

— Читал! Все выдающееся читаю! Как же, с большим удовольствием! Был тронут! Дважды прослезился! Господин Вышневолоцкий!

Он замолчал, не находя слов или опасаясь высказать свое желание, и только уловив в глазах Вышневолоцкого что-то вроде расположения к себе, произнес:

— Отправляюсь завтракать… Живу близко, на Живодерке. Сделайте честь, ко мне хоть на пять минут. Позвольте представиться: Корнил Саввич Втуненко. По происхождению — малоросс, автор повести исторического характера: "Василий Темный"…[4] Прошу! Эй, на Живодерку, пятнадцать копеек!

Вышневолоцкий хотел сначала отказаться, но вспомнил, что действительно когда-то в детстве читал "Василия Темного", и решил заехать к Корнилу Саввичу из благодарности и из любопытства.

Миновав множество деревянных домишек, извозчик остановился у ворот, над которыми торчала жердь с надписью: "Сие место продается участками". Корнил Саввич пошел вперед по мосткам, Вышневолоцкий следовал за ним и глядел вокруг на огромный пустырь, расстилавшийся по обеим сторонам мостков. Вдали виднелся желтый деревянный жиденький дом, о двух этажах, без всяких служб и сараев. Корнил Саввич торопливо и неровно семенил ногами. Он был в истоптанных сапогах. Его синие брюки были отрепаны назади каблуками, и чья-то заботливая рука заштопала их и наложила заплатки из черного сукна.

Перед самым домом лежала, выделяясь на снегу, мусорная куча. Вороны клевали ее и с хриплым криком кружились в воздухе. Корнил Саввич, радостно улыбаясь, сказал:

— А право, тут можно охотиться. Прежирные бестии!

Он посмотрел на ворон и прицелился палкой.