Читаем ВУДУ полностью

то дурочка Гламур, то миссис Пантомима.


У них в уме одно... А я сама вино.

Мне понимать дано. Я – свет, первопричина.

Но жизнь – не кинозал, судьба – не полотно,

в итоге не конец. И даже не кончина...


Другие всё кружат, над мёдом стайка ос,

для них любить всерьёз – неведомое что-то.

Ты мой и для тебя я вырасту до звёзд,

валькирия небес и муза звездочёта.


Накрою я, как ночь, и водопад волос

сведёт лицо к лицу, куда там Веронике...

Я покажу тебе парад метаморфоз

и малое тогда окажется великим.


Прижмись ко мне скорей! Я – тайна во плоти.

На свете не найти красивее задачи...

Из лужицы не пей! И деву не студи.

Не оставляй одну. И не стыди, тем паче...


2007



Эта хрупкая веточка жизнь...


Эта хрупкая веточка жизнь,

на которой цветёт орхидея...

О, откройся мне смысл, покажись,

сердцевина, загадка, идея!


Я ведь создан, чтоб всё это пить,

чтобы внять эту горечь и прелесть.

И всё время кого-то любить,

не ругая, не муча, не целясь...


Я ведь жив, чтоб тебя целовать

и любить до потери сознанья...

Может так произносят слова

преклонения и обожанья?


Я касаюсь тебя и течёт

бесподобная капля нектара...

Может, это к себе нас влечёт,

а не бред бытового кошмара?


Не роняй на меня лепестки,

не теряй свою добрую силу.

Ночь приходит, а с ней – светляки –

стразы звёзд над пустыней винила.


Если музыка, то о губах,

о свечах и объятиях милых...

О каких-то красивых словах,

о бокалах и тьме темпранилло.


Если музыка, то о тебе,

о прекраснейшей в видимом свете.

О древнейшей твоей ворожбе,

завлекающей в сладкие сети.


Я тобой в этот ритм вовлечён

силой страсти и пряного слога.

Я желаю тебя горячо,

моя радость, моя недотрога!


Млечный путь на твоём животе,

в волосах – галактический ветер...

Если музыка, то о дожде,

о полях опылённых соцветий.


Как звучит эта ночь, эта высь!

Как зовёт неземная дорога...

Эта хрупкая веточка жизнь,

эта прихоть влюблённого Бога.


2006


Поздние мысли


Жизнь – это только мечта о жизни другой.

Одетой в платье – о том, чтобы быть нагой.

Ползущему в гору – красиво скользить с горы.

Церковному хору – по полю катать шары...


Как жалко, что дни превратились в сплошной поток.

Уже и не помню, когда я дарил цветок.

А ты улыбалась и мило так морщила нос...

и гладила фаллос... и нам не хватало поз...


«Мускатный орешек – совсем не вино мускат...

Со мной будешь грешным, пока золотит закат,

на красной постели, на синем фоне небес,

мелком пастели любой изгиб и разрез...


На розовом жёлтый, на белом сиреневый тон...

О чём, увлажняясь, мечтает ещё бутон?

О тёплом дыханье и трепете крыл мотылька?

Чуть дымно духами да не обожжёт их щека...»


Течёт из разлома до самого моря стекло.

Не бойся, «Палома», отцом прорисовано зло,

и каждому ясно, кто голубь, кто кобра в тени...

Немного бессвязно? Я пьян от тебя, извини...


Лежишь на коленях, смотрю на тебя сверху вниз,

всё ближе и ближе – уже не сыскал бы каприз...

Шептать ли на ушко, что сдохну, сгорю так – не мучь?..

Найдёшь в завитушках от Царства Небесного ключ?


Не видишь, не слышишь, не знаешь ни часа, ни дня.

«Возьмите, поймайте, подайте на блюде меня!..

Хочу я омара с гарниром душевных щедрот!..

Мы – лучшая пара», – сказала и вытерла рот.


Я главное понял – когда изогнёшься дугой,

я краше всех бывших – и миленький, и дорогой.

Но станет вдруг плоской объёмная тайна любви –

и пусто за плотским, и кончится всё, селяви...


Свобода, как бритва, она отсекает нам плоть –

ту, лучшую в мире, от той, что задумал Господь,

чтоб боль мою выжать, а счастье оставить скоту,

но опыта жижа горчит и воняет во рту...


Нас злоба не учит, зато состраданье – всегда.

Я точно, не лучше, но ты, безусловно, что да.

Ты думаешь можно, тебя разлюбил бы в момент?

Душа или кожа?.. Спросил, как «вода и цемент»...


Веди меня дальше, не жизнью, хотя бы строкой,

моя незабудка, ромашка, репейник, левкой...

Тоска бы Пандора меня порвала на куски,

но ангел мой, Флора, спасают твои лепестки.


Читающим книги, да будет ниспослано грёз.

Шутившим над страстью – влюбиться ещё бы всерьёз.

Искателям истин – найти долгожданный ответ.

А мне этот листик закончить и выключить свет.


2010



Ты снова влюбилась в удачное фото...


Ты снова влюбилась в удачное фото,

но это не я, а придуманный кто-то,

о ком ты, проснувшись, вздыхаешь ночами,

представив романтику, страсть со свечами.


Признаюсь, я тоже о ком-то вздыхаю,

но кто она, где, я не вижу, не знаю...

Не счастлив, не люб, я живу где-то между,

и тоже в душе сохраняю надежду...


Особенно в дождь, барабанящий грустно,

когда посещает противное чувство

потерянных дней, без любви и удачи,

я верю, когда-то всё будет иначе.


Мы счастливы будем, у нас будут дети...

Вот, только не знаю, на этом ли свете.


2009


Весеннее!


Если реальная жизнь у тебя

хуже обычного сна,

может быть ей перемена нужна?

Может, другая волна?


Может, другая жена?

Тёща? Работа? Квартира?

Может, на радости этого мира

хватит смотреть из окна?


Можешь купить невозвратный билет

и раствориться в иной канители.

Есть пистолет? Застрелись, в самом деле!

Или сходи на футбол, на балет...


Главное действовать, жить познавать,

новые пробовать прелести, роли...

Есть, где любить? Поломайте кровать!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное