Вулфхолл, или Волчий зал

– Ах, имена… имена испортили бы ей удовольствие. Все должно быть устроено так, чтобы, видя любого мужчину, при дворе или в Кенте, ты думал: это он? Или он? Или вот он? Чтобы ты постоянно спрашивал себя, чего тебе недостает, почему ты никак не можешь ей угодить?

– Думаю, стихи вы пишете лучше всех – можете утешаться этим. Стихи его величества несколько однообразны, не говоря уже о том, что как-то все о себе да о себе.

– Его песня «В кругу друзей забавы» – когда я ее слышу, мне хочется завыть по-собачьи.

– Да, королю за сорок. Больно слушать, когда он поет о днях, когда был молод и глуп.

Он изучает Уайетта. Вид у юноши немного рассеянный, словно от неутихающей головной боли. Уверяет, будто Анна его больше не мучает, а по виду не скажешь. Он рубит безжалостно, как мясник:

– Так сколько, по-вашему, у нее было любовников?

Уайетт смотрит себе под ноги. Смотрит в потолок. Говорит:

– Десять? Ни одного? Сто? Брэндон пробовал убедить Генриха, что она – порченый товарец. Король отослал Брэндона от двора. А если бы попытался я? Сомневаюсь, что вышел бы живым из комнаты. Брэндон заставил себя говорить, потому что думает: рано или поздно она уступит Генриху, и что тогда? Разве он не поймет?

– Наверняка она это продумала. К тому же король тут плохой судья. С Екатериной ему потребовалось двадцать лет, чтобы понять, что брат его опередил.

Уайетт смеется:

– Когда придет тот день или та ночь, Анна вряд ли сможет ему такое сказать.

– Послушайте. Вот мое мнение. Анна не беспокоится за первую брачную ночь, потому что ей нечего страшиться. – Он хочет сказать, потому что Анна живет не плотью, а расчетом, потому что за ее алчными черными глазами – холодный изворотливый мозг. – Я думаю, женщина, способная сказать «нет» королю – не раз и не два, – способна сказать «нет» любому числу мужчин, включая вас, включая Гарри Перси, включая всякого, кого ей угодно мучить ради забавы, пока она идет к тому положению, которое для себя наметила. Так что, я думаю, да, из вас сделали дурака, но не совсем так, как вы полагаете.

– Это следует понимать как слова утешения?

– Если они вас утешат. Будь вы и впрямь ее любовником, я бы за вас тревожился. Генрих верит в ее девственность. Во что еще ему верить? Но как только король женится, он начнет ревновать.

– А он женится?

– Я серьезно работаю с парламентом, поверьте мне, и думаю, что сумею сломить епископов. А дальше – бог знает… Томас Мор говорит, когда в правление короля Иоанна Англия была под папским отлучением, скот не плодился, зерно не спело, трава не росла, а птицы падали на землю. Но если до такого дойдет, – он улыбается, – мы всегда можем отыграть назад.

– Анна меня спросила: Кромвель, во что он на самом деле верит?

– Так вы беседуете? И даже обо мне? Не только да, да, да, нет? Я польщен.

Вид у Томаса Уайетта несчастный.

– А вы не ошибаетесь? Насчет Анны?

– Все возможно. Сейчас я верю тому, что она сама говорит. Мне так удобнее. Нам с ней так удобнее.

Провожая гостя до дверей:

– Заглядывайте к нам в ближайшее время. Мои девочки наслышаны о вашей красоте. Шляпу можете не снимать, если боитесь, что они разочаруются.

Уайетт играет с королем в теннис и знает, что такое уязвленная гордость. Выдавливает улыбку.

– Ваш отец рассказал нам историю про львицу. Мальчишки даже спектакль поставили. Может, заглянете как-нибудь и сыграете в нем собственную роль?

– А, львица. Задним числом не могу поверить, что это был я. Стоять на открытом месте и приманивать ее к себе. – Пауза. – Больше похоже на вас, мастер Кромвель.

Томас Мор приходит в Остин-фрайарз, отказывается от еды, отказывается от питья, хотя, судя по виду, нуждается и в том, и в другом.

Кардинал не принял бы отказа. Его милость усадил бы Мора за стол и заставил есть взбитые сливки с вином и пряностями. Или, будь сейчас весна – начало лета, дал бы гостю большую тарелку клубники и очень маленькую ложку.

Мор говорит:

– В последние десять лет турки захватили Белград. Жгли костры в великой библиотеке Буды. Всего два года назад они стояли у ворот Вены. Зачем вы хотите проделать еще одну брешь в стенах христианского мира?

– Король Англии – не язычник. И я тоже.

– Ой ли? Я не знаю, молитесь вы Богу Лютера и немцев, или языческому божку, которого отыскали в своих путешествиях, или английскому божеству собственного сочинения. Может быть, ваша вера продается. Вы служили бы султану, если бы вас устроила цена.

Эразм вопрошает, рождала ли природа что-либо добрее, любезнее и гармоничнее, чем нрав Томаса Мора?

Он молчит. Сидит за письменным столом – Мор застал его за работой, – подперев голову руками. Поза, возможно, дает ему некое боевое преимущество.

У лорд-канцлера вид такой, будто он сейчас разорвет на себе одежды, – они бы от этого только выиграли. Зрелище жалкое, но он решает не жалеть Мора.

– Мастер Кромвель, вы думаете, раз вы советник, вам можно за спиной короля вести переговоры с еретиками. Вы ошибаетесь. Я знаю все о вашей переписке с Воэном. Знаю, что он встречался с Тиндейлом.

– Вы мне угрожаете? Я просто любопытствую.

– Да, – печально отвечает Мор. – Именно этим я и занимаюсь.