Вулфхолл, или Волчий зал

– Отправьте меня снова в Италию, – просит Уайетт. – Ее темные, жгучие, чуть раскосые глаза – они меня преследуют. По ночам она приходит в мою одинокую постель.

– Одинокую? Что-то не верится.

Уайетт смеется:

– Вы правы. В этом я себе не отказываю.

– Вы слишком много пьете. Разбавляйте вино водой.

– А ведь могло быть совсем иначе.

– Все могло быть совсем иначе.

– Вы никогда не думаете о прошлом.

– Я о нем не говорю.

Уайетт просит:

– Отправьте меня куда-нибудь.

– Отправлю. Когда королю понадобится посол.

– Правда ли, что Медичи сватают принцессу Марию?

– Не принцессу Марию. Вы хотели сказать – леди Марию. Я просил короля подумать об этом предложении. Однако они для него недостаточно знатны. Знаете, если бы Грегори выказал хоть какой-нибудь интерес к банковскому делу, я бы нашел ему невесту во Флоренции. Приятно было бы видеть в доме итальянку.

– Отправьте меня туда. Придумайте дело, в котором я был бы полезен вам или королю, а то тут я сам себе хуже чем бесполезен и всех раздражаю.

Он говорит:

– Клянусь иссохшими костями Бекета! Прекратите же себя жалеть!

У Норфолка свое мнение о друзьях королевы. Выражая его, герцог весь трясется, позвякивая образками; кустистые брови лезут на лоб. Уж эти мне дамские угодники! Норрис, вот уж от кого не ждал. И сынок Генри Уайетта. Пишет стишки! Распевает песенки! Трещит как сорока!

– Какой прок разговаривать с женщинами? – вопрошает герцог. – Кромвель, вы ведь с ними не разговариваете? О чем с ними говорить? Ведь и не придумаешь!

Я побеседую с Норфолком, решает он, как только тот вернется из Франции, посоветую предостеречь Анну. Франциск принимает папу в Марселе, и Генриха должен представлять старший из английских пэров. Гардинер уже там. Для меня каждый день праздник, говорит он Тому Уайетту, пока этих двоих тут нет.

Уайетт все о своем:

– Мне кажется, у короля новое увлечение.

На следующий день он следит за тем, как Генрих обводит взглядом придворных дам, и не замечает ничего, кроме естественного мужского интереса; только Кранмер считает, что, посмотрев на женщину дважды, ты обязан на ней жениться. Король танцует с Лиззи Сеймур, задерживает руку на ее талии. Анна наблюдает холодно, поджав губы.

На следующий день он ссужает Эдварду Сеймуру деньги на очень выгодных условиях.

Сырым осенним утром, в предрассветных сумерках, все его домочадцы отправляются в насквозь вымокший лес. Нельзя приготовить torta di funghi [100], если не собрать ингредиенты.

Ричард Рич приходит в восемь, лицо – озадаченное и обиженное.

– Меня остановили у ваших ворот, сэр, и спросили, где грибы, сегодня никто не входит сюда без грибов. – Гордость Рича уязвлена. – Вряд ли у лорд-канцлера потребовали бы грибы.

– Потребовали бы, Ричард. Однако через час вы будете есть их запеченными в сметане, а лорд-канцлер – нет. Ну что, приступим к делам?

Весь сентябрь он одного за другим арестовывал священников и монахов, близких к блаженной. Они с сэром Кошелем сидят за бумагами, проводят допросы. Клирики, угодив под замок, тут же отрекаются от Бартон, валят друг на друга: я никогда в нее не верил, меня убедил отец Такой-то, а сам я ни сном ни духом. Что до связей с женой Эксетера, с Екатериной, с Марией – каждый торопится доказать свою непричастность и обвинить брата во Христе. Люди из окружения Бартон постоянно виделись и переписывались к Эксетерами. Сама блаженная побывала во многих главных монастырях королевства – в Сионском аббатстве, у картезианцев в Шине, у францисканцев в Ричмонде. Он знает об этих визитах от своих людей. В каждом монастыре среди монахов есть недовольные; он выбирает из них тех, кто поумнее, и они доносят ему обо всем. Сама Екатерина с монахиней не встречалась. Да и зачем? У нее есть посредники – Фишер и Гертруда, жена лорда Эксетера.

Король говорит:

– Не могу поверить, что Генри Куртенэ мне изменил. Рыцарь ордена Подвязки, великолепный боец на турнирах, друг детства. Вулси хотел нас рассорить, но я не поддался. – Король смеется. – Брэндон, помните Гринвич, Рождество… какой это был год? Когда мы кидались снежками.

Как же тяжело вести дела с людьми, которые поминутно вспоминают древние родословные, детские дружбы, события тех времен, когда ты еще торговал шерстью на антверпенской бирже. Суешь им под нос свидетельства, а они роняют умильную слезу: ах, как мы тогда играли в снежки!

– Послушайте, – говорит Генрих, – виновата только жена Куртенэ. Едва он обо всем узнает – захочет от нее избавиться. Она слаба и переменчива, как все женщины, не может удержаться от интриг.

– Так простите ее, – говорит он. – Даруйте ей помилование. Пусть эти люди будут вам обязаны – так они скорее избавятся от глупых чувств к Екатерине.

– Думаете, что способны покупать сердца? – спрашивает Чарльз Брэндон. По тону ясно, что ответ «да» сильно огорчил бы герцога.

Он думает, сердце такой же орган, как любой другой, его можно взвесить на весах.