Вулфхолл, или Волчий зал

– Сказал, что уничтожит меня. – Ризли стискивает руки. – Мне безразличны его слова.

– Напрасно. Винчестер – влиятельный человек, и если он говорит, что уничтожит, значит намерен это сделать.

– Он обвинил меня в двурушничестве. Сказал, пока он был за границей, я должен был блюсти его интересы, а не ваши.

– Как я понимаю, вы служите государственному секретарю, кто бы ни исполнял эту должность. А если… – долгая пауза, – если… Ризли, я делаю вам такое предложение. Если меня утвердят на этом посту, вы получите малую печать.

– Я стану начальником канцелярии?

Видно, как Зовите-меня в уме суммирует доходы.

– А теперь идите к Гардинеру, принесите извинения, и пусть он предложит вам что-нибудь получше. Обезопасьте себя.

Зовите-меня медлит в нерешительности, лицо встревоженное.

– Беги, малыш. – Он сует Ризли куртку. – Гардинер по-прежнему секретарь и еще может получить свои печати назад. Только передайте ему, что он должен сам за ними сюда прийти.

Зовите-меня смеется. Ошарашенно трет лоб, словно побывал в драке. Накидывает куртку.

– Мы неисправимы, да?

Голодные псы. Волки, которые грызутся над падалью. Львы, дерущиеся над телами христиан.

Король приглашает его и Гардинера обсудить билль, который он намерен провести через парламент, чтобы закрепить трон за Анниными детьми. Королева с ними; он думает: многие придворные видятся со своими женами реже, чем король. Если Генрих на охоте, то и Анна на охоте. Если Генрих на верховой прогулке, то и Анна с ним. Все друзья короля – теперь и ее друзья.

У нее привычка: читать, заглядывая Генриху через плечо. Вот и сейчас так; пальцы тем временем путешествуют вдоль его шеи, под слоями шелка, коготки забираются под расшитый ворот рубахи и чуть-чуть, самую малость, отводят ткань от бледной королевской кожи. Генрих гладит ее руку – рассеянно, бездумно, как будто они наедине. В проекте говорится, снова и снова и, как видно, без всякого преувеличения: «ваша дражайшая и всемерно обожаемая супруга королева Анна».

Епископ Винчестерский смотрит, разинув рот. Как мужчина он не может оторвать глаз от этого зрелища, как епископ вынужден деликатно кашлянуть. Анна не обращает внимания: по-прежнему гладит короля и читает билль, потом внезапно вскидывает глаза, возмущенная: здесь говорится о моей смерти! «В случае же, если вашу дражайшую и всемерно обожаемую супругу королеву Анну постигнет кончина…»

– Я не вправе исключить этот пункт, – говорит он. – Парламент может все, мадам, кроме того, что противоречит законам природы.

Она вспыхивает:

– Я не умру родами. Я крепкая.

А вот Лиз во время беременности не глупела. Скорее становилась еще приземленнее и бережливее, проводила ревизию шкафов и кладовых. Анна забирает у Генриха проект, гневно потрясает им в воздухе. Она злится на бумагу, ревнует к чернилам. Говорит:

– Тут написано, если я умру, скажем, умру сейчас, скажем, умру от лихорадки до разрешения от бремени, он может взять себе новую жену.

– Милая, – произносит король, – я не могу представить себе другую на твоем месте. Это чисто умозрительно. Он должен предусмотреть и такой случай.

– Мадам, – вступает в разговор Гардинер, – позвольте мне вступиться за Кромвеля: он всего лишь учитывает возможные исходы. Вы же не хотите обречь его величество на вечное вдовство? И никто из нас не знает своего часа.

Анна не замечает Винчестера, будто его здесь нет.

– И еще тут говорится, если у короля будет сын, этот сын унаследует престол. «Наследники мужеского пола, зачатые в законном браке». А что будет с моей дочерью?

– Она по-прежнему принцесса Англии, – отвечает Генрих. – Если ты заглянешь дальше, там сказано…

Закрывает глаза. Боже, дай мне сил.

Гардинер спешит вмешаться:

– Если у короля не будет сыновей, прижитых в законном браке, королевой станет ваша дочь. Вот что предлагает Кромвель.

– Но почему это должно быть записано именно так? И где здесь сказано, что испанская Мария – незаконнорожденная?

– Леди Мария исключена из линии наследования, – говорит он, – так что вывод очевиден, нет надобности добавлять что-либо еще. Вы должны простить холодность выражений. Мы стремимся сделать закон лаконичным, так что здесь нет ничего личного.

– Клянусь Богом! – ухмыляется Гардинер. – Уж если это не личное, что тогда личное?

Король, сдается, пригласил сегодня Стивена нарочно, чтобы унизить. Завтра, разумеется, все будет наоборот: он увидит Генриха, прогуливающегося с Винчестером под ручку в заснеженном саду. Он говорит:

– Мы хотим скрепить акт присягой. Подданные его величества должны поклясться, что принимают закон о престолонаследии, изложенный в этом документе и ратифицированный парламентом.

– Присягой? – переспрашивает Гардинер. – Что это за акт, который необходимо скреплять клятвой?