Вулфхолл, или Волчий зал

Однако королева вне себя: она хочет, чтобы кого-нибудь примерно наказали. А события во Франции развиваются не так, как хотелось бы; говорят, при упоминании Анны Франциск презрительно хмыкает. Она подозревает (и вполне обоснованно), что ее слуга Кромвель больше заинтересован в союзе с немецкими князьями, чем в союзе с Францией, однако сейчас не время с ним ссориться, и она говорит, я не успокоюсь, пока жив Фишер, пока жив Мор. Сейчас она кружит по комнате, взвинченная, отнюдь не величественная, то и дело поворачивается к Генриху, трогает короля за рукав, трогает за руку, а король всякий раз отмахивается, как от мухи. Он, Кромвель, наблюдает. Сегодня это одна супружеская чета, завтра – другая; то друг на друга не надышатся, то будто чужие. Впрочем, нежности оставляют более тягостное впечатление.

– Фишер меня не беспокоит, – говорит он, – потому что состав преступления налицо. В случае Мора… Морально наши обвинения неоспоримы. Никто не сомневается, что Мор верен Риму и не признает ваше величество главой церкви. Юридически наши обвинения слабы, и Мор не упустит ни одной юридической, ни одной процессуальной уловки. Осудить его будет нелегко.

Генрих сбрасывает оцепенение:

– А я держу вас для легких задач? Я в простоте душевной вознес вас так, как людей вашего происхождения не возносили за всю историю королевства. – Понижает голос: – Думаете, за красоту лица? За приятность вашего общества? Я держу вас, мастер Кромвель, потому что вы хитры, как сотня аспидов. Однако я не собираюсь пригревать змею у себя на груди. Вам известна моя воля. Исполняйте.

Выходя, он ощущает воцарившуюся в комнате тишину. Анна идет к окну. Генрих провожает его взглядом.

Так что, когда приходит Рич, трепеща от каких-то неведомых тайн, первое желание – прихлопнуть того как муху. Однако он тут же овладевает собой и трет руки – счастливейший человек во всем Лондоне.

– Ну, сэр Кошель, забрали книги? И как он?

– Опустил штору. Я спросил зачем, и он ответил, добро вынесли, я закрываю лавочку.

Нестерпимо думать о Море в комнате без света.

– Смотрите, сэр. – Рич протягивает сложенный листок. – Мы побеседовали. Я все записал.

– Разыграйте со мной. – Он садится. – Я Мор. Вы – Рич.

Рич смотрит непонимающе.

– Закрыть ставни? – продолжает он. – Действие происходит в темноте?

– Я не хотел, – неуверенно начинает Рич, – уходить от него, не сделав последней попытки…

– Понимаю. У вас своя тактика. Но почему он согласился говорить с вами, если не говорил со мной?

– Потому что он считает меня никем. Пустым местом.

– В то время как вы – генеральный атторней, – с издевкой произносит он.

– И мы стали разбирать умозрительные случаи.

– Словно в Линкольнс-инн после ужина?

– Сказать по правде, сэр, я его пожалел. Он скучает по разговорам, и вы знаете, как его трудно остановить. Я сказал, предположим, парламент издаст указ, что я, Ричард Рич, отныне король. Признаете ли вы меня? Он рассмеялся.

– Что ж, согласитесь, это и впрямь маловероятно.

– Я настаивал, и он ответил, да, венценосный Ричард, я вас признаю, ибо парламент вполне на такое способен, а учитывая последние события, я не удивлюсь, проснувшись однажды под властью короля Кромвеля; если портной может стать королем Иерусалимским, сын кузнеца вполне может сесть на престол Англии.

Рич умолкает: не оскорбился ли собеседник?

– Когда стану королем Кромвелем, – ухмыляется он, – я сделаю вас герцогом. Так в чем суть, Кошель?… Или сути-то нет никакой?

– Мор сказал, ладно, вы привели пример, я приведу другой. Предположим, парламент издаст указ, что Бог отныне не Бог, что тогда? Я ответил, указ не будет иметь силы, потому что парламент не правомочен в таких вопросах. Тогда он сказал, ну вот, молодой человек, по крайней мере, вы способны распознать явную нелепость. Потом замолчал и взглянул на меня, словно говоря: вернемся в реальный мир. Я сказал, давайте разберем промежуточный вариант. Вы знаете, что парламент провозгласил нашего государя главой церкви, почему вы не признаете этого решения, как в случае объявления меня королем? И он сказал – как будто наставляя ребенка: тут разные случаи. Первый вопрос – светский, и парламент правомочен выносить по нему решения. Второй относится к духовной сфере, а следовательно, вне компетенции парламента.

Он смотрит на Рича во все глаза. Говорит:

– Папист несчастный.

– Да, сэр.

– Мы знаем, что он так думает. Он никогда не признавал этого вслух.

– Он сказал, есть высший закон над этой страной и над всеми остальными, и коли парламент преступает закон Божий…