Вулфхолл, или Волчий зал

Крепкого сна. Так обращаются к своим. К отцам и братьям. Это важно, какое имя мы выбираем, каким мы его делаем. Люди теряют имена на поле брани, становясь просто телами без роду и племени. Герольдмейстеры не штудируют их родословных, и никто не заказывает молебнов за помин их души. Род Моргана не прервется, хотя тот умер в черный для Лондона год, когда смерть трудилась без устали.

Он дотрагивается до места, где должен висеть образок, который дала ему Кэт. Пусто. Пальцы удивленно ощупывают горло. Впервые он сознает, почему выбросил образок в море. Ничьи руки не коснутся подарка Кэт. Волны взяли его, волны его упокоили.

Камин в Ишере по-прежнему чадит. Он идет к герцогу Норфолку, который всегда рад его видеть, и спрашивает, что делать с кардинальской челядью.

В этом вопросе оба герцога горят желанием помочь.

– Нет ничего хуже, чем слуги без хозяев, – говорит Норфолк. – Ничего опаснее. Что бы ни говорили о кардинале Йоркском, ему всегда хорошо служили. Пришлите их ко мне, я найду им применение.

Герцог вопросительно смотрит на Кромвеля. Он отворачивается. Сознает свое преимущество, глядит богатой невестой – лукаво, неприступно, холодно.

Он устраивает для герцога заем. Его иностранные партнеры осторожничают.

Кардинал в опале, герцог в фаворе, убеждает он. Норфолк поднимается неуклонно, как солнце на рассвете, и уже сидит по правую руку Генриха. Томмазо, опомнись, разве это гарантии? Говорят, старый герцог желчного темперамента – что, если завтра он преставится? Ты предлагаешь в залог герцогство на этом вашем диком острове, раздираемом гражданскими войнами? И новая как раз на подходе, если ваш упрямый король отвергнет тетку императора и провозгласит свою шлюшку королевой.

Ничего, он найдет способ все утрясти.

– Опять вы со своим списком, мастер Кромвель? – спрашивает Чарльз Брэндон. – Рекомендуете кого-то особо?

– Да, но все эти люди низкого звания, и, наверное, мне лучше переговорить с вашим экономом…

– Нет, со мной, – настаивает герцог, который любит быть в курсе всего.

– Они простые трубочисты, едва ли ваша светлость захочет…

– Я беру их, беру, – перебивает Чарльз Брэндон. – Люблю, когда хорошо натоплено.

Лорд-канцлер Томас Мор первым ставит свою подпись под обвинениями против Вулси. По его требованию добавлено еще одно: кардинал обвиняется в том, что шептал королю в ухо и дышал королю в лицо, а поскольку у кардинала сифилис, стало быть, он имел преступное намерение заразить нашего монарха.

Что в голове у этого человека? – думает он. Своей рукой написать и отослать это в набор, дать пищу для сплетен двору и всему королевству: пастухам при стаде и Тиндейловым пахарям, нищим на дорогах, терпеливой скотине в стойлах; вынести такое в мир, готовый поверить всему. В мир, где дуют студеные зимние ветра, а в небе висит блеклое солнце, где в лондонских садах распускаются подснежники.

Хмурое утро, низкое беспросветное небо. Свет оттенка потускневшего олова еле пробивается сквозь стекло. Но как ярко одет Генрих, словно король в новой колоде; какими маленькими кажутся его пустые голубые глаза.

Вокруг Генриха Тюдора толпа придворных; они намеренно не замечают его, Кромвеля. Улыбается только Гарри Норрис, вежливо желает доброго утра. По знаку короля придворные отходят. В разноцветных плащах – двор собирается на охоту, – они клубятся, теснятся, перешептываются, продолжая беседу при помощи кивков и пожиманий плечами.

Король смотрит в окно.

– Как поживает?…

Не хочет произносить вслух имя.

– Он не поправится, пока вновь не обретет расположения вашего величества.

– Сорок четыре, – говорит король. – Сорок четыре обвинения, сударь.

– При всем почтении к вашему величеству, на каждое обвинение у нас есть ответы, и на суде мы готовы их предъявить.

– А здесь и сейчас?

– Если ваше величество изволит присесть.

– Вас не поймаешь на слове.

– Я хорошо подготовился.

Он отвечает не раздумывая. Король улыбается. Этот легкий изгиб алых губ. У Генриха крохотный, почти женский рот, слишком маленький для его лица.

– Когда-нибудь я непременно выслушаю вас, но сейчас меня ждет милорд Суффолк. Как думаете, развиднеется? Не хотелось бы просидеть взаперти до обедни.

– Думаю, развиднеется, – соглашается он. – Отличный денек погонять по полям зайцев.

– Мастер Кромвель! – Король отворачивается от окна и смотрит прямо на него, пораженный. – Вы же не разделяете мнения Томаса Мора?

Он ждет, не представляя, о чем речь.

– La chasse [30]. Мор считает охоту варварством.

– Вот оно что. Нет, ваше величество, я одобряю любое развлечение, лишь бы вам в радость. Все дешевле, чем воевать. Да только… – Осмелится ли он? – В других странах охотятся на медведей, волков и вепрей. Когда-то они водились и в наших дремучих лесах.

– Мой французский кузен охотится на вепря. Иногда обещает прислать мне вепрей по морю. Однако мне кажется…

Вам кажется, что Франциск над вами смеется.

– Мы, джентльмены, – Генрих смотрит в упор, – так вот, мы, джентльмены, обычно говорим, что охота готовит нас к войне. И тут возникает щекотливый вопрос, мастер Кромвель.

– Вопрос и вправду щекотливый, – говорит он весело.