Вулфхолл, или Волчий зал

– Лет шесть назад вы утверждали в парламенте, что война мне не по карману.

1523 год. С тех пор минуло семь лет. Сколько длится их разговор? Семь минут? Хватило и семи. Отступишь – и Генрих загонит тебя, как зайца. Пойдешь напролом – и, возможно, король начнет колебаться.

– Ни одному властителю в истории война не была по карману, – говорит он. – Войны не бывают по карману. Что проку твердить: «Того, чем я располагаю, хватит как раз на небольшую кампанию». Вы начинаете войну, и она съедает все ваши деньги, а потом разрушает и разоряет вас.

– Когда в тысяча пятьсот тринадцатом я вступил во Францию и захватил Теруан, который вы назвали в своей речи…

– Собачьей дырой, ваше величество.

– Собачьей дырой, – повторяет король. – Почему вы так сказали?

Он пожимает плечами:

– Я там был.

Король вспыхивает:

– Я тоже, во главе моей армии. Так вот, сударь, что я скажу: вы утверждаете, что налоги на войну разоряют страну, но кому нужна страна, которая не поддерживает своего правителя в его начинаниях?

– Я говорил – при всем уважении к вашему величеству, – что нам не осилить годовую кампанию. Война поглотит весь золотой запас государства. Я читал, что в древности вместо монет имели хождение кусочки кожи. Вот и сказал, что нас ждет возврат в те времена.

– Вы сказали, мне нельзя вести свои войска в бой. Что, если меня пленят, страна не сможет заплатить выкуп. Чего вы добиваетесь? Вам нужен король, не умеющий сражаться? Хотите, чтобы я сиднем сидел взаперти, словно хворая девчонка?

– С финансовой точки зрения это было бы идеально.

Король с шумом выдыхает. Мгновение назад он кричал, сейчас – не упустить бы момент! – решает рассмеяться.

– Вы защищаете благоразумие. Благоразумие – добродетель, но не единственная добродетель для правителя.

– Есть еще сила духа.

– Допустим, спорить не стану.

– Сила духа не равноценна храбрости на поле боя.

– Вы собираетесь меня учить?

– Сила духа означает упорство в достижении цели. Стойкость. Мужество смириться с тем, что вы не в силах изменить.

Генрих ходит по комнате. Бум-бум-бум. Король в охотничьих сапогах, готов к la chasse. Медленно оборачивается, являя себя во всей красе: мощный, широкоплечий, пышущий здоровьем.

– И что же я не в силах изменить?

– Расстояния, расположение гаваней, топографию, людей. Зимние дожди и распутицу. Когда предки вашего величества воевали во Франции, целые провинции на континенте принадлежали Англии. Оттуда мы получали припасы и провизию. Теперь, когда у нас только Кале, сможем ли мы прокормить армию?

Король смотрит сквозь окно на сероватое утро, закусывает губу. Закипает от еле сдерживаемой ярости? Затем поворачивается, улыбается:

– Знаю. Значит, в следующий раз, когда мы вторгнемся во Францию, нам понадобится побережье.

Ну разумеется. Захватим Нормандию. Или Бретань. Неужели он ждал чего-то другого?

– Убедительные доводы. Я не в обиде. Просто у вас ведь нет опыта в политике и военных кампаниях?

Он качает головой:

– Ни малейшего.

– В той речи, в парламенте, вы заявили, что в стране есть миллион фунтов золотом.

– Я округлил.

– А как вы рассчитали?

– Меня учили флорентийские банкиры. И венецианские.

Король внимательно смотрит на него:

– Говард утверждает, что вы были простым солдатом.

– И солдатом тоже.

– Кем еще?

– А кем бы хотелось вашему величеству?

Генрих смотрит на него в упор, что бывает редко. Он встречает королевский взгляд прямо, как привык.

– Мастер Кромвель, у вас дурная репутация.

Он склоняет голову.

– Вы не защищаетесь?

– Ваше величество способны разобраться сами.

– Способен. И разберусь.

Стража в дверях отводит пики. В комнату бочком просачиваются придворные, кланяются королю. Их оттесняет Суффолк. Чарльзу Брэндону явно не по себе в тяжелых охотничьих одеждах.

– Готовы? – спрашивает он короля. – А, Кромвель. – Герцог ухмыляется. – Как поживает ваш рыхлый сановный толстячок?

Король вспыхивает. Брэндону и дела нет.

– Рассказывают, – хмыкает он, – что однажды, завидев с холма живописную долину с ладной церквушкой и ухоженными землями вокруг, кардинал спросил слугу: Робин, кто этим владеет? Хочу получать доход от этого места! Уже получаете, милорд, ответил слуга.

История успеха не имеет, и герцог смеется в одиночку.

– Этот анекдот рассказывают по всей Италии, – замечает он. – То об одном кардинале, то о другом.

Брэндон мрачнеет:

– Что, именно этот?

– Mutatis mutandis [31]. Слугу звали не Робин.

Король ловит его взгляд, улыбается.

Направляясь к выходу, он проходит мимо придворных и натыкается – на кого бы вы думали? На королевского секретаря!

– Доброе утро, доброе утро, – говорит он. Не в его привычках повторять по два раза, но сегодня удержаться нет сил.

Гардинер трет большие посиневшие ладони.

– Замерзли? – спрашивает он.

– Как прошло, Кромвель? Хорошо вам влетело?

– Вовсе нет, – отвечает он. – Кстати, у него Суффолк, придется подождать. – Проходит вперед, оборачивается. Тупо, словно старый ушиб, ноет в груди.

– Гардинер, нельзя ли это остановить?

– Нет, – отвечает тот, не поднимая глаз. – Вряд ли.