Вулфхолл, или Волчий зал

– Если хотите посекретничать, – любезно советует он, – попробуйте греческий. Allez [34], мсье Шапюи, не стесняйтесь. Лорд-канцлер вас поймет.

Конец ужина скомкан. Лорд-канцлер встает, но перед уходом обращается к гостям по-английски:

– Мне кажется, что позиция мастера Кромвеля весьма уязвима. Как всем известно, он не друг церкви, а всего лишь друг одного священнослужителя, притом самого порочного во всем христианском мире.

Сухо кивнув на прощание, лорд-канцлер удаляется. Даже присутствие Шапюи его не удерживает. Тот нерешительно смотрит вслед, закусив губу, словно говоря: я рассчитывал на бóльшую поддержку. Он замечает привычку посла совсем по-актерски гримасничать. Когда Шапюи думает, то опускает глаза и подносит ко лбу два пальца; когда грустит – испускает вздох; когда смущен – двигает щекой и кривит губы в полуулыбке. Императорский посол похож на комедианта, нечаянно забредшего в чужую пьесу и решившего остаться там, чтобы осмотреться.

Ужин завершен, гости выходят в ранние сумерки.

– Что, слишком рано разошлись? – спрашивает он Бонвизи.

– Томас Мор – мой старинный приятель. Вам не следовало на него нападать.

– Выходит, я испортил ужин? А сами пригласили Монмаута, думаете, он не воспринял это как нападение?

– Нет, Хемфри Монмаут тоже мой друг.

– А я?

– И вы.

Они плавно переходят на итальянский.

– Расскажите, что вы знаете о Томасе Уайетте.

Три года назад Уайетта неожиданно приставили к дипломатической миссии в Италии. Там ему пришлось несладко, но сейчас не о том. Почему его отослали от двора в такой спешке, вот что хотелось бы знать.

– А, Уайетт и леди Анна. Старая история.

Возможно, соглашается он и рассказывает Бонвизи о лютнисте Марке, который уверен, что Уайетт спал с Анной. Если лакеи и слуги по всей Европе вовсю чешут языками, неужто король не ведает?

– Наверное, в этом и заключается искусство правителя – знать, когда нужно закрыть уши. А Уайетт красавчик, – замечает Бонвизи, – правда, в вашем, английском духе. Высокий, светловолосый, мои земляки на него не надышатся. Откуда вы их берете? Самоуверенный малый, да еще и поэт!

Он смеется: его друг Бонвизи, как все итальянцы, не может выговорить «Уайетт» – у него получается «Гуйетт» или что-то в этом роде. Когда-то, в добрые старые времена, Хоквуд, рыцарь графа Эссекса, отправился в Италию, чтобы грабить и насиловать, – итальянцы выговаривали его имя как «Акуто», то есть «игла».

– Да, но Анне… – С его точки зрения она не из тех женщин, что падки на мужскую красоту. – В те времена Анне нужен был муж: имя, положение, позволявшее ей торговаться с королем, заманивать его в свои сети. Уайетт женат. Что он мог ей предложить?

– Стихи? – спрашивает купец. – Он оставил Англию не только ради дипломатической карьеры. Анна измучила его. Он больше не смел находиться с ней в одной комнате, в одном дворце. – Итальянец трясет головой. – Странный народ эти англичане!

– И не говорите!

– Вам следует быть осторожней. Ее семейство не знает удержу. Они говорят, обойдемся без папы. Почему бы не подписать брачный контракт без его участия?

– Что ж, это поможет сдвинуть дело с мертвой точки.

– Попробуйте засахаренный миндаль.

Он улыбается.

– Томмазо, могу я дать вам совет? – спрашивает Бонвизи. – С кардиналом покончено.

– Не будьте так уверены.

– Если бы вы его не любили, вы бы и сами это поняли.

– Я видел от кардинала только добро.

– Но сейчас его место на севере.

– Его затравят. Спросите послов. Спросите Шапюи. Спросите, о ком их донесения. Они в Ишере, они в Ричмонде. Toujours les dépêches. В тех депешах – про нас.

– Вы только вообразите, в чем его обвиняют! В незаконном правлении!

– Понимаю, – вздыхает он.

– И что вы думаете делать?

– Пожалуй, посоветую ему вести себя потише.

Бонвизи смеется:

– Ах, Томас! Вы же прекрасно понимаете: как только кардинал отправится на север, вы останетесь без хозяина. Вас привечает король, но долго это не продлится. Сейчас вы нужны ему, чтобы торговаться с кардиналом. А что потом?

Он отвечает не сразу:

– Король любит меня.

– Король – любовник ветреный.

– Не для Анны.

– Вот тут я и хочу вас предостеречь. Нет, не из-за Гуйетта, не из-за досужих сплетен, а потому, что скоро все закончится. Она уступит ему, она всего лишь женщина… подумайте, каким глупцом выставил бы себя тот, кто связал бы свои надежды с ее сестрой, которая была прежде.

– Да уж.