Вулфхолл

– Однако, милорд, им нужно снаряжение, оружие, провиант, им нужны исправные крепостные стены и форты. Если вы не в силах все это обеспечить, вы хуже чем бесполезны. Король отберет ваш титул, ваши земли и замки и отдаст их тому, кто справится лучше.

– Не отдаст. Король чтит древние титулы. И древние права.

– Тогда это сделаю я. Скажем так: я оставлю от вас пустое место. Я и мои друзья-банкиры.

Как бы объяснить? Миром правят не из приграничных крепостей и даже не из Уайтхолла, что бы ни думал Гарри Перси. Миром правят из Антверпена, из Флоренции, из мест, о которых Гарри Перси представления не имеет: из Лиссабона, откуда кораблики под шелковыми парусами уходят на запад, в солнце и зной. Не из-за крепостных стен, а из контор, не по зову боевой трубы, а по стуку костяшек счет; миром правит не скрежет пушечного механизма, а скрип пера на векселе, которым оплачены и пушка, и пушечный мастер, и порох, и ядра.

– Воображаю вас без денег и титула, – говорит он. – Воображаю вас в домотканой одежде, приносящим в лачугу кролика, добытого на охоте. И воображаю вашу законную супругу Анну, разделывающую этого кролика. Желаю вам всяческого счастья.

Гарри Перси роняет голову на стол, заливаясь слезами ярости.

– Никакого предварительного договора не было, – говорит Кромвель. – Никакие глупые обещания не имеют законной силы. Всякое взаимное согласие существовало исключительно в вашем воображении. И еще, милорд. Если вы хоть раз упомянете о «вольностях», – он вкладывает в одно слово столько брезгливости, что хватило бы на целую речь, – которые якобы дозволяла вам леди Анна, то будете отвечать передо мной, перед Говардами и Болейнами, и Джордж Рочфорд не станет с вами миндальничать, а милорд Уилтшир растопчет вашу гордость; что до герцога Норфолкского – если тот услышит, как вы бросаете тень на репутацию его племянницы, то отыщет вас в любой норе и откусит вам яйца. Теперь, – прежним благожелательным тоном, – вам все ясно, милорд? – Кромвель идет через комнату и открывает окошко. – Можно заглядывать.

Появляются лица; точнее, тянущиеся вверх лбы и глаза. В дверях он задерживается и оборачивается к графу.

– Для полной ясности: если вы думаете, будто леди Анна вас любит, вы глубоко заблуждаетесь. Она вас ненавидит. Лучшее, что вы можете для нее сделать, – если не умереть, то хотя бы отречься от слов, которые сказали своей бедной жене, и присягнуть в том, что от вас требуется, дабы расчистить ей путь к трону.

По пути домой он говорит Ризли:

– Мне искренне его жаль.

Зовите-меня хохочет так, что вынужден прислониться к стене.

* * *

На следующее утро Кромвель встает рано, чтобы успеть на заседание королевского совета. Герцог Норфолкский занимает место во главе стола, потом, узнав, что прибудет сам король, пересаживается. «Уорхем тоже здесь», – говорит кто-то. Дверь открывается; долгое время ничего не происходит, наконец медленно-медленно, шажок за шажком, входит дряхлый прелат. Садится. Кладет руки на стол. Они сильно дрожат. Голова трясется. Кожа пергаментная, как на рисунке Ганса [56] . Обводит взглядом стол, медленно, по-змеиному моргая.

Кромвель пересекает комнату, встает напротив Уорхема и осведомляется о здоровье – чистая формальность, поскольку всякому видно, что архиепископ умирает. Спрашивает:

– Провидица, которую вы приютили в своей епархии, Элизабет Бартон. Как она поживает?

Уорхем поднимает глаза.

– Чего вы хотите, Кромвель? Моя комиссия ничего против нее не нашла. Вам это известно.

– Мне сообщили, она говорит, что если король женится на леди Анне, он процарствует не больше года.

– Не поручусь. Своими ушами я такого не слышал.

– Как я понял, епископ Фишер приезжал на нее посмотреть.

– Или чтобы она на него посмотрела. Либо то, либо другое. А что тут дурного? Господь и впрямь ее отметил.

– Кто за ней стоит?

Голова у архиепископа трясется так, будто вот-вот соскочит.

– Возможно, она не права. Возможно, ее сбили с толку. В конце концов, это простая деревенская девушка. Но что у нее дар, я не сомневаюсь. Когда к ней приходят, она сразу видит, что у человека на сердце. Какие грехи тяготят его совесть.

– Вот как? Надо будет к ней съездить. Интересно, угадает ли она, что тревожит меня?

– Тише, – говорит Томас Болейн. – Здесь Гарри Перси.

Входит граф с двумя сопровождающими. Глаза красные, запах блевотины наводит на мысль, что он не дал слугам себя помыть. Появляется король. День жаркий, и его величество в палевом шелке. Рубины на пальцах – как кровавые пузыри. Король садится. Устремляет круглые голубые глаза на Гарри Перси.

Томас Одли – исполняющий обязанности лорда-канцлера – задает вопросы. Предварительный договор? Нет. Какого-либо рода обещания? Никакой телесной – приношу извинения, что вынужден упомянуть, – близости? Клянусь честью, нет, нет и нет.

– Как ни прискорбно, нам мало вашего честного слова, – говорит король. – Дело зашло слишком далеко, милорд.

Гарри Перси испуган.

– Что еще я должен сделать?

– Подойдите к его милости Кентербери. Он приведет вас к присяге на Библии.