Введение в человечность (СИ)

Со временем я не только на труд сгодился, но и организовал их общежитие так, что избрали меня тутошние тараканы главой своей семьи, даже, вон секретаршу приставили (теперь на этой должности трудится Изольда Плинтусова; вы уже знакомы), чтоб кофе варила и мудрые мысли мои записывала, а также для иных нужд. Ну, ты юноша взрослый. Все, надеюсь, понимаешь.

Имя я взял поскромнее — Семен, чтобы особо не выделяться из народа. Отчество, правда, оставил. Это святое. А заморскую фамилию красивым псевдонимом заменил, который, как ты теперь знаешь, судьбоносным в моей жизни стал.

Наладили мы деловые и дружеские отношения с соседними семьями и даже с иными колониями, с отцовской, например. Он, старик мой, не поверишь — до сих пор жив, даже порой в гости ко мне наведывается. Жаль, что я не могу ответных визитов делать. Паралич проклятый разбил. Задние лапы так и не ходят.

Но ничего, я привык. И жалеть меня не надо. Не люблю я этого пуще, чем когда речи перебивают».

— Вот, Агамемнон, пожалуй и знаешь ты теперь мою историю за исключением мелких и мало кому нужных подробностей. Интересно было слушать?

— Конечно, — кивнул я. — Ты, Семен, личность в натуре героическая. Я это сразу, лишь тебя увидел, понял… А кофий еще остался?

— Глянь в кофейничке, чай, не маленький.

Я открыл крышечку. Напиток на дне блестел, остыл, правда. Но ничего, мы, Сократовы, из стоиков. Нам к холодной выпивке разве привыкать?

Глава четвертая. Наглядный пример проявления эмоций в насекомой среде

Многие из вас ошибочно полагают, что эмоциональные проявления не только отличают людей от других представителей фауны, но и ставят их выше всех остальных. Господи, какая ерунда! Вы уж простите меня, глупого таракана, за недостойное истинного интеллигента выражение собственных чувств.

Сейчас попытаюсь изложить вам собственную точку зрения.

Итак, люди гордятся тем, что им присущи эмоции и чувства и наивно полагают, что нам они неведомы. Чушь. Просто мы, насекомые, я уж молчу о членистоногих и прочих яйцекладущих млекопитающих, умеем их, эти чувства и эмоции, жестко контролировать. В отличие от вас… но, к сожалению, не всегда.

Думаете, мы никогда и ничего не боимся? Считаете, что таракан не способен на любовные переживания? Полагаете, будто нами руководят одни инстинкты? Как бы ни так!

Знаете, как трясся я от страха, когда Анна Андреевна Ферзикова тащила меня в сумке на Петроградскую?! А кем я себя ощущал, оказавшись в бутылке?! И Золя…

Кстати, о чувственной стороне насекомой натуры я и начал-то рассуждать из-за нее, из-за Изольды Шестиаховны Плинтусовой, секретарши многоуважаемого господина Катерпиллера.

Когда я покинул кабинет Семена Обуслововича, она, то есть Золя, меня уже поджидала в коридоре. Не говоря ни слова и обменявшись только многозначительными взглядами, мы двинулись по низкому и узкому тоннелю направо. Шли недолго, думаю, минуты две, не больше.

Проход завершился крохотной комнатухой, куда проникал легкий поток сухого теплого воздуха. Здорово! Я до сих пор еще не встречал вентилируемых жилых помещений, устроенных прямо в стенах. Если не считать вытяжных ходов, но там, как вы понимаете, никаких условий для романтики. Холодно, голодно, скользко и безполо. То есть, я хотел сказать — пола нет. Не станешь же вечно обитать в вертикальном положении собственного тела!

— Располагайтесь, Агам, — улыбнулась Золя, примостившись на одной из трех войлочных подушечек, скатанных из кошачьих волос заботливыми лапками хозяйки (это она потом рассказала о своем хобби), — чувствуйте себя как дома.

— Спасибо, Золя, — поблагодарил я и уселся рядом. Интересно, что мы здесь будем делать? — Простите, а у вас перекусить ничего нет?

— Яблоко есть. Не желаете? — предложила девушка.

— А мясного чего-нибудь не найдется? — мне почему-то совершенно не хотелось стесняться, тем более что она сама предложила чувствовать себя «как дома». Конечно, дома я насчет еды не справляюсь, а беру все мне причитающееся сам, но тут… кто его знает, где лежит это самое «мне причитающееся»?