Введение в человечность (СИ)

Точно, я снюсь, Семен ее и так не отпускает. Любопытно, господин Катерпиллер ревнив? Хотя, какое мне дело?! Ведь все равно он догнать меня не сможет. При всем своем желании. Урод плоский. Калека, клоп его побери…

Нет, Агамемнон, ты не прав. Тебе кров предоставили, еду, вид на совместное жительство с прекрасной дамой, наконец. А ты мыслишь категориями неблагодарности. Нельзя так. Добрее надо быть. Доб-ре-е!

Вообще, нужно завтра же с Семеном обо всем поговорить. Может, он другую секретаршу найдет?

Я и не заметил, как мною вновь овладел сон, и я провалился в головокружительный водоворот полуреальных событий… Брусок сидел передо мной и плотоядно облизывался, но подойти не решался. Мы с Изольдой стояли пред хищным животным и говорили ему о вреде насекомой еды для животного пищеварения. Глупый кот внимал с любопытством, но в глазах его читался лишь голод, искусно перемешанный со страхом. Неожиданно он открыл рот и нежно произнес:

— Агамушка, завтрак готов, — и легонько провел своей мягкой лапой по моим усам.

Я открыл глаза. Передо мной, мило улыбаясь, стояла красавица Золя.

— Ну как, ненаглядный мой рыцарь Джедая, хорошо тебе спалось?

Я смачно зевнул и, довольно оскалившись, притянул ее к себе:

— А ты как думаешь?

— Ну, не знаю, — она кокетливо отвела усы в сторону.

— Да ладно тебе, жеманница. Я ж вижу…

Договорить фразу я не успел, потому что из глубины коридора раздался далекий, но зычный крик Катерпиллера:

— Изольда Шестиаховна, когда, наконец, начнется мой утренний моцион?

Золя вырвалась из моих страстных объятий и, быстро поправив крылья, засуетилась.

— Извини, Агам, работа, — пролепетала она. — Я скоро вернусь. Ты только не уходи никуда. Позавтракаем вместе, договорились?

— Хорошо, — кивнул я, и дама моего сердца выбежала из комнаты.

Я, чтобы хоть чем-то себя занять, начал исследовать интерьер девичьей квартиры. Из мебели кроме подушек кошачьей шерсти, служивших и кроватью, и креслом, и ковром и еще Бог весть чем, в Золиной комнатке ровным счетом ничего не было.

На стенах никаких украшений, потолок без лепнины, росписи и потеков побелки. Право слово — какая-то спартанская обстановка, скудная и бедная. Но в то же самое время, как у истинных греков, лаконическая, если можно так выразиться. Этакая во всем натуральная законченность, тонкий вкус и смелая дизайнерская мысль. Интересно, какое у нее образование? Вряд ли госпожа Плинтусова — прирожденная секретарша. Кофе варить любой дурак научиться может, а вот…

Неожиданно мысли мои резко съехали в сторону. Откуда-то из глубины тоннеля послышались надрывные стоны. Уж не насилуют ли там кого? Насилуют? Именно!

Я таракан сообразительный, сразу понял, в чем дело.

Вот, инвалид проклятый! Нет, граждане, вы только посмотрите, на этот половой беспредел! Верх всякой распущенности и оголтелого служебного превосходства!

Внутри меня все вскипело, заклокотало, и я, не соображая, что делаю, выскочил из Изольдиных апартаментов и стремглав понесся по тоннелю в сторону кабинета господина Катерпиллера.

Добежав до дверей, ваш «рыцарь Джедая» уже хотел было силой расставить все акценты на свои места, но совершенно внезапно передо мной выросли два здоровых таракана, низколобие которых свидетельствовало о внутреннем превосходстве физической силы над способностью здраво мыслить.

— Стой, иноземец, — приказали они в один голос. — Семен Обусловович принимает с десяти ноль-ноль. Можешь записаться в журнале.

— Чего? — опешил я.

— Того, — ответили охранники в один голос. — Господин Катерпиллер справляет ежедневные утренние надобности. Мешать и беспокоить по пустякам запрещается. Понятно?!

Еще бы… Что оставалось делать? Все было ясно, как белый день. Несостоявшийся Джедай грустно кивнул, развернулся и медленно побрел обратно. Негодование и ревность ушли куда-то прочь, осталась одна горечь от поражения и крушения высоких идеалов. Да, брат Агамемнон, жизнь — не школа гуманизма.

И что еще странно — тут же пропал всякий интерес к Золе. Эта… насекомая легкого поведения поневоле никогда не бросит свою мерзкую работенку. Что-то в ней, в профессии секретарши, есть такое, на что ответа в чистой юношеской душе отыскать ровным счетом невозможно.

С другой стороны, что не делается, все к лучшему.

Как говорит Сократ — прошла любовь, завяли помидоры, подковы жмут и нам другим путем…

В животе урчало. Легкий завтрак не для спортсменов, вы ж понимаете. Голод напоминал о себе легкой, но противной тошнотой. Интересно, Брусок сейчас на кухне? Рискнуть? В принципе, риска никакого нет. Схожу, выгляну из-за плинтуса, и, если эта тварь там, поищу еды в другом месте.

Я свернул во внешний коридор. Бредя мимо тараканов, собирающих со стен плесень, я думал, что и мне, если я здесь останусь хотя бы на день, уготована такая же участь. Превратят свободного мыслителя и перспективного атлета в обычное конвейерное чучело, законопатят вольные мысли сырьевым пенициллином. Нет, надо что-то предпринимать, пока не поздно. Но что? Что?!

С такими невеселыми думами я и не заметил, как выбрался на плинтус.