Введение в литературную герменевтику. Теория и практика

Хайдеггеровские интерпретации, эти фиксации «первичного», то есть онтологического, понимания, не выдерживают критики со стороны филологии, потому что к ним предъявляются требования, сформированные научным, или объективным, знанием, в то время как они – эти интерпретации – есть продукт не объективного, а онтологического понимания. Причем сам Хайдеггер относится к своим интерпретациям именно как к продукту, то есть вторичному результату, первичного понимания (или пред-понимания) – так же, впрочем, как он относится и к любой филологической интерпретации. С точки зрения Хайдеггера, всякая интерпретация, развертывание в слове есть результат уже прежде понятого, открывшегося, рефлексия по поводу откровения.

Именно в этом пункте намечается принципиальное расхождение между Хайдеггером и упрекающей его в научном произволе филологией. Интерес Хайдеггера связан прежде всего с дорефлексивным, то есть первичным, пониманием. Наука о литературе, по мысли Хайдеггера, напротив, обращена именно к рефлексии, она занимается как раз интерпретацией (опять же в хайдеггеровском смысле) произведения. Здесь дело не просто в приоритетах, не в том, что «вторичное» для Хайдеггера оказывается «первичным» для филологии. Скорее дело в том, что хайдеггеровское «вторичное» оказывается для филологии единственным. И таким образом, обвинения в произволе в адрес Хайдеггера оказываются не вполне корректными: для того чтобы быть состоятельными, они не обладают достаточной релевантностью по отношению к своему предмету.

Неприятие литературоведением хайдеггеровских интерпретаций в значительной мере связано и с особенностями языка философа, его стиля и манеры изложения. Действительно, язык Хайдеггера специфичен: интерпретируя поэтические тексты, философ стремится максимально приблизиться к языку, свершающему саму истину бытия, то есть к языку, через который достигается «первичное понимание», – к языку поэзии. Язык многих хайдеггеровских работ может быть определен как мифо-поэтический (не случайно Хайдеггер считал, что наиближайшей к поэзии областью является философия). Естественно, что научный язык с его терминологической однозначностью просто не в состоянии передать ту многосмысленность истины (вспомним, что, по Хайдеггеру, истина есть открытое и сокрытое одновременно), которая как раз подвластна поэтическому (то есть многозначному, или символическому) языку. Но так же естественно и то, что филология, как наука, не может принять хайдеггеровский путь, потому что на этом пути она как раз как наука и перестает существовать. Нескáзанное (как элемент любой символической структуры) может быть предметом

литературоведческого анализа, но оно не может быть его результатом. Хайдеггер же, в сущности, стремится именно к такому результату – в конечном счете его интерпретации оказываются однородны с самим интерпретируемым материалом. Итогом литературоведческого анализа должно стать «высказывание» нескáзанного. Итогом хайдеггеровских трактовок становится выяснение несказáнности нескáзанного, и в последнем пределе взгляд Хайдеггера (может быть, точнее – его слух) всегда обращен именно к несказáнному.

Итак, в процессе восприятия искусства, согласно мысли Хайдеггера, происходит свершение истины, природа которой такова, что к ней не может быть применен критерий достоверности. Понятно, что такая ситуация создает предпосылки для обвинений в интерпретационном произволе: если истина не есть точное знание, ее нельзя постичь рационально, но можно лишь «прозреть», почувствовать, мгновенно пережить, то каким образом удостовериться в том, что истина действительно свершается, или в том, что то, что свершается в момент восприятия искусства, и есть истина? В герменевтической системе Хайдеггера ответ на этот вопрос существует. Но поскольку для Хайдеггера сам вопрос носит не гносеологический характер, то и ответ на него не может предстать как некий гносеологический вывод.

Хайдеггера интересует не критерий достоверности и истинности какого бы то ни было окончательного результата познания. Его интересует условие, обеспечивающее возможность свершения истины, то есть гарант

такой возможности. И этот гарант, по мысли философа, есть – он коренится в существе тех отношений, которые возникают между интерпретатором и интерпретируемым произведением. Только в том случае, если эти отношения носят подлинно герменевтический характер, от них можно ожидать и подлинного результата – свершения истины. В данном случае особенно важно помнить, что «герменевтическое» для Хайдеггера значит не только «толкующее», «истолковывающее», но прежде всего – «несущее весть», «извещающее». То есть результатом встречи интерпретатора и интерпретируемого произведения должна стать весть, открытие вести.