Вверх тормашками в наоборот

  Она вернулась в Долину на несколько дней. Молодая семнадцатилетняя сайна, знающая себе цену. Ей давно стали чужими эти люди. Друзья детства, превратившиеся в ничто. Постаревший отец, растрачивающий силу на ковку металла. Старшая сестра, выскочившая замуж, чтобы рожать детей. Яркоголовая медана - самая низшая, ниже только деревенские муйбы, чей удел - принимать роды, лечить да учить детишек. Они для неё чужие, она для них чужая - тогда поняла чётко, раз и навсегда. Все эти люди не ровня ей, не чета.

  - Сестрёнка! - радостно кричала Ивайя и прижимала Пиррию к груди, а она не чувствовала ничего: ни любви, ни теплоты. Скрывала презрительную улыбку, оглядывала убогое жилище и удивлялась: она здесь выросла?.. Она жила здесь?..

  Ивайя тараторила, рассказывая местные сплетни. Пиррия слушала в пол-уха, скользила взглядом по неровным мейхоновым стенам и скучала.

  - Геллан наш в очередной раз вернулся, - доверительно сказала сестра, и Пиррия вынырнула из своих мыслей.

  - Да? - спросила спокойно и безразлично, чувствуя, как бешено заклокотало сердце в груди.

  - Беда случилась, Пирр, - сетовала Ивайя. - Дракоящер его чуть не прикончил.

  - Очень интересно, - пропела она, чувствуя, как от возбуждения начинают потрескивать волосы.

  - Еле очухался. Недавно вот стал спускаться в Долину. Теперь ты низачто не узнаешь красавчика Геллана. Солнечные камни изуродовали его.

  - Хотела бы я на это посмотреть, - тянула слова, притворно складывая брови домиком, качая головой, словно жалела несчастного Геллана. Не жалела. Радовалась. Теперь уж точно никто не поцелует холодного Геллана, уродливого Геллана, слабого Геллана.

  - Говоришь, бывает в долине?..

  - Да, - закивала головой Ивайя. Как раз в полдень приходит посидеть на лужайке. Слаб он очень.

  - Надо бы поздороваться... со старым другом.

  Ивайя трещала ещё о чём-то, но она уже не слышала сестру. Легко поднялась и вышла на улицу. Вдохнула полной грудью горный воздух, наслаждаясь его вкусом. Только ради этого можно потерпеть всё остальное. А ещё и Геллан - подарок Обирайны. Как ни крути - жизнь хороша!

  Легко спустилась по тропинке и замерла, любуясь природой. Вот за этим она скучала - за сочными красками, вкусным воздухом, ярким солнцем. И горы... Седые, мудрые, молчаливые...

  Заглядевшись на окружающие красоты, она чуть не пропустила его. Геллан шёл медленно, неловко припадая на левую ногу. Правая почти не слушалась его. Даже издалека было видно, как искажается лицо от боли. Половина лица. Вторая прикрыта ширмой волос.

  Он доковылял до белого камня и сел, вытянув больную ногу, тяжело дышал - путь дался ему нелегко - и щурился, глядя на солнце.

  Она смотрела на него, жалкого, убогого калеку, и не испытывала ни капли жалости. Наоборот: внутри пело и плясало жаркое пламя, живое, рвущееся на волю. Неслышно подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть. Он почувствовал и вздрогнул. Повернул лицо. Ветер налетел и разметал волосы, и она увидела сине-багровое месиво с ужасной вмятиной на щеке. Вздрогнула и не удержала отвращения. Да и не собиралась этого делать. Улыбалась хищно, прислушиваясь к внутреннему рёву.

  - Геллан, Геллан... Ты ли это, друг мой?..

  Он смотрел ей в глаза и не шевелился.

  - Здравствуй, Пирр, - голос прозвучал слишком спокойно и слишком знакомо. И она потеряла равновесие.

  - Это всё, что ты можешь сказать после долгих лет разлуки?

  Она сжала пальцы и коварно пустила огнешар, что оглушительно взорвался прямо возле камня, на котором он сидел.

  - Не надо, Пирр.

  Он продолжал сидеть спокойно и даже не моргнул, лишь погладил ладонью больную ногу.

  - Ну почему же? - возразила она и запустила в другую сторону огнешар побольше.

  Зашипев, съежилась трава.

  - Не надо, Пирр, - сказал он ещё холоднее.

  - Бедный уродливый выродок Геллан, - пропела она, перекатывая в ладонях огнешар, - никому не нужный, несчастный, забытый.

  - Столько лет прошло, Пирр, а ты всё та же: взбалмошная деревенская девчонка, не умеющая прощать и забывать.

  Он сказал это как-то устало, словно ему наскучил разговор. Земля ушла у неё из-под ног. От этого голоса, жалкой фигуры, каменного спокойствия. Он слаб, а она сильна. Он ничтожество, а она сайна. Урод, калека, выродок! Пламя ревело и застилало глаза.

  - Встань, Геллан! Я вызываю тебя на поединок! И ты ответишь за мерзкие слова, за деревенскую девчонку. Ты почувствуешь мою силу, и уже никогда - слышишь! - никогда не посмеешь говорить обо мне неуважительно и с пренебрежением!

  - Не надо, Пирр, - сказал он в третий раз очень тихо.

  И она захохотала прямо ему в лицо:

  - Что, сдаёшься? Без боя? Что ещё можно ожидать от тебя? Ты вечно уклонялся и уходил. Ты даже не подобие мужчины. Ты баба в штанах, слизь бесхребетная!

  Что-то дрогнуло в его лице, прошлось судорогой по синюшно-багровым узлам и вмятинам, но ей было всё равно: ярость вырывалась огненными вихрями, электризовала волосы и срывалась молниями с кончиков пальцев.

  Нет, она не будет его убивать. Только унизит. Сорвёт одежду. Нарисует огненный знак на груди. Клеймо, которое будет вечно, до конца дней, напоминать об этом дне.