Вверх тормашками в наоборот-3

– Ладно. У нас ещё история от Нотты не рассказана. Тем и утешимся. А то слишком много новостей и впрямь нехорошо. Сегодня всё, а завтра пусто. Пусть будет так.

Нотта

Она чувствовала себя… странно. Внутренняя потребность к одиночеству, врождённая нелюдимость диктовали спрятаться подальше, избегать людей. Они чужие, незнакомцы, с которыми никак не хотелось контактировать. Но, признавая собственную обособленность и настороженность к тем, кого она не желала впускать в свой мир, не ощущала неудобства.

Будто знала их давным-давно, но забыла, а теперь приходилось вспоминать. И, как бы Нотта ни сопротивлялась, через себя ей переступать не приходилось.

Никого не удивило её появление. Никто не высказал недоверия или подозрения. Приняли как должное внезапное появление и её, и малыша Гая. Это удивляло. Словно попала в иное измерение.

Долгие месяцы Нотта прятала Гая, тревожилась, пыталась сохранить его тайну, а здесь никто и не понял, что мальчик отличается от других детей. А если и поняли (а некоторые уже и знали), то приняли спокойно.

Было от чего рассматривать окружающих широко открытыми глазами. Странная компания. Большая и разношерстная. Разные. И не понятно, что их объединило.

Нотта смогла уловить главное: нет опасности. Где-то там, возможно, рядом, она есть. Притаилась, оскалила зубы и ждёт, чтобы впиться острыми клыками. А здесь – тихий оазис, возможность спрятаться, а позже – исчезнуть на некоторое время от всех.

Невозможно уйти навсегда. Но если дана передышка, почему бы ею не воспользоваться?

Она ревновала Гая. Сильно, страстно, как может делать мать, родившая дитя и не желающая делиться любовью сына к окружающим. Нотта была не готова к тому, что ребёнок, живший в изоляции и не знавший других людей, легко пойдёт на контакт с каждым, кто протянет к нему руки. Да что там: мальчишка сам тянулся ко всем.

Предательство – вот что ощущала Нотта. И неожиданное открытие – малыш умеет разговаривать – неприятно поразило её. С ней он изображал несмышлёныша.

Душила обида. Хотелось по-детски крикнуть: «Я тебя кровью кормила, а ты!..» Останавливало многое. Гай не её сын. Отдавая бескорыстно, неправильно требовать что-то взамен. Её малыш счастлив – этому надо радоваться, а не страдать.

– Не переживай, – ободряюще пихнула её плечом Небесная. Наверное, у Нотты страдания на лице написаны. Но сейчас нет сил спрятаться, разгладить черты и сделать вид, что всё в порядке. – Завтра мы вырвемся из этой клетки – и станет намного проще. Ты привыкнешь. Мы не страшные.

Нотта покачала головой.

– Рано или поздно придётся возвращаться. От Обирайны не убежишь.

Дара присела рядом, расплетала и снова заплетала кончик косы, смотрела по сторонам, наблюдая за движением у возов.

– Рано или поздно всем придётся вернуться. Кому куда, – тихо сказала девочка и неопределённо махнула рукой. – Думаешь, все мы собрались здесь в едином порыве? У каждого есть свои дела. Я так вообще из другого мира сюда попала. Но раз нас столкнули, значит для чего-то. Может, та же самая Обирайна. Лучше не думать об этом, а идти вперёд. А там как-то оно прояснится.

Я помню твои слова, – она посмотрела Нотте в глаза, отчего стало неуютно и захотелось опустить взгляд. – Ты не первая талдычишь, что Небесная исполнит предназначение и «исчезнет», а может, умрёт. Я бы, наверное, бежала, куда глаза глядят. Или поискала, как домой вернуться. Только нет у меня этой возможности, понимаешь?

Я уже думала. Появись сейчас дверь, которая позволит уйти назад, я бы не ушла. Не бросила их. Вас. Нас. Это какая-то ответственность. Чувство, что без меня никак. И если я удеру, значит предам.

Нельзя жить только собой и требовать всё самое лучшее для себя. Я раньше этого не понимала. Мир крутился вокруг меня. Я – центр земли, пуп мироздания. Все мне должны, а я – никому ничего. Только брать и ничего не отдавать взамен. Тот же мусор вынести – проблема. Я, видишь ли, занята, а родители – нет. Обязаны.

Такая тоска прозвучала в голосе девочки, что Нотта содрогнулась.

– И что теперь? – спросила растерянно, прижимая Гая покрепче к груди. Малыш притих, прислушиваясь к их разговору. Прикусил нижнюю губу и прикрыл глаза, словно пытаясь понять что-то помимо журчащих тихим ручьём слов.

– А ничего, – улыбнулась Дара, стряхивая с себя грусть, как пыль с одежды. – Я не жалуюсь. Пытаюсь понять. И, наверное, уже о многом догадалась. Не вымазавшись, знаешь ли, дом не построишь. Не выучившись, ничего не изобретёшь. И я учусь. Любить. Понимать. Прислушиваться. Строить отношения. Видеть то, что спрятано. Великая наука! И ты подумай, зачем очутилась здесь. Почему Геллан закрыл тебя собою и для чего. Может, и тебе нужно что-то понять.

Гай, очнувшись, встрепенулся. Протянул пухлую ладошку и прикоснулся к Дариной щеке. Ничего не говорил, только обволакивал своими сиреневыми очами.