Выбор

Откашлявшись, Бек внимательно посмотрел на нее, когда она увидела шедевр из света и тени. Удивленное моргание ее ресниц предшествовало широко раскрытым глазам. Мгновение спустя румянец залил ее щеки. Затем ее губы приоткрылись, и ягодно-розовый язычок щелкнул по верхней губе. Мысли отчетливо проносились в ее голове, когда она перевела взгляд на него, словно не желая отрывать глаз от эротического произведения.

— Вау.

— Да. Что ещё?

— Я, хм… Это поразительно. Она анатомически правильная и очень гибкая.

Бек подавил усмешку:

— А как ты себя чувствуешь от этой картины?

Она поежилась, подбирая слова. Его член дернулся.

— Будет ли эта выставка полностью посвящена обнаженным людям?

— Ответь на мой вопрос. Затем я отвечу на твой.

Повернувшись к холсту, она уставилась на него, слегка нахмурив брови:

— Беспомощной. Но не в плохом смысле. Она выглядит умиротворенной. Это странно… красиво. Есть ли в этом смысл?

Абсолютно. И он готов был поспорить, что Хэвенли была, по крайней мере, немного возбуждена и не понимала почему.

Бек понимал — и его кровь взревела.

— Конечно. Искусство не только красиво, оно создано, чтобы заставить тебя чувствовать что-то, будоражить воображение. Это личное путешествие для того, кто его видит.

Она рассеянно кивнула, все еще глядя на картину, словно пытаясь понять свою реакцию.

— Теперь ты ответишь на мой вопрос?

Скоро она поймет, что он всегда держит слово.

— Поскольку это выставка эротических работ, которые, в основном, посвящены альтернативному сексуальному образу жизни, я ожидаю много наготы, да.

— О. Окей, — она покраснела еще сильнее. — Как ты… думаешь, она так позировала художнику или он нарисовал ее из своего воображения?

Бек провел пальцем по ее подбородку.

— Хороший вопрос. Как бы живо это ни выглядело, посмотри на пот, выступивший у неё на лбу, и на дрожь в бедрах, — я бы предположил, что она позировала.

Хэвенли неуверенно кивнула ему, прикусила нижнюю губу и снова зачарованно уставилась на холст, нервно потягивая вино.

«Так что, это означало "да", можно попробовать бондаж».

Каким-то образом ему удалось не завладеть ее губами и не сорвать с нее платье.

— Готова двигаться дальше?

Она кивнула, и они вместе подошли к следующему полотну, на котором была изображена бледная женщина, одиноко стоящая напротив темной стены, в туфлях на шпильках, с ошейником — и больше ничего. Ее конечности были скованы цепями на запястьях и лодыжках, широко расставленные по краям рамы. Она откинула голову назад, словно ее тело освободилось от пут.

Бек повернулся и увидел, что Хэвенли изучает картину. Он почти слышал, как вращаются колесики.

— Что происходит в этой великолепной голове, малышка?

Она взглянула на него, закусив губу:

— Я ничего не понимаю. Почему на ней собачий ошейник? И почему она так закована? Я бы подумала, что она жертва чего-то ужасного, но…

— Вперед. Но что?

— Кажется, ей нравится это.

«Конечно. Она блаженно парила в сабспейсе».

— Она в эйфории.

— Для меня это не имеет смысла. Как она может наслаждаться тем, что кто-то унижает ее?

— Почему ты предположила, что кто-то унижает ее?

На этот раз Хэвенли медлила с ответом.

— Ну, во-первых, кто-то связал ее и оставил.

— Откуда ты знаешь, что она не находит удовольствия или комфорта в том, чтобы быть связанной?

— Ты имеешь в виду, это словно крепко пеленать, чтобы успокоить ребенка?

— Это хорошая аналогия, да. Для нас это может не иметь смысла, но для нее цепи могут обеспечить спокойствие.

— Хорошо, но он оставил ее беззащитной, почти как…

— Он хотел смотреть на нее, как на произведение искусства?

Хэвенли прикусила губу, но Бек заметил, что она не задала вопрос, почему женщина хочет, чтобы ее любовник наслаждался видом ее тела.

— Почему собачий ошейник? — вместо этого спросила она.

— Почему большинство владельцев надевают ошейник на своего питомца?

— Украсить их. Чтобы обозначить право собственности.

— Именно так. И в ее случае тот, кто дорожит ею, понимает ее желание быть принадлежащей, связанной и визуально обожаемой, — Бек дал ей еще кое-что на размышление. — Секс ничем не отличается от любой другой первобытной потребности. Каждый человек имеет различные вкусы. Эта выставка — всего лишь выражение индивидуальных предпочтений каждого художника. Тебе нравится этот образ?

— Он необычен.

— Это не то, что большинство людей видят каждый день.

— Или вообще никогда. Я… я имею в виду, я никогда не видела ничего подобного.

«Наверное, ее история поиска в гугле не такая уж и длинная». Бек оставил это остроумное замечание при себе.

— Понятно, но искусство заставляет нас задуматься, может, даже разобраться с нашими предвзятыми представлениями. Иногда оно обезоруживает нас неожиданными реакциями, — он попытался небрежно пожать плечами. — Некоторые могут увидеть это и почувствовать отвращение. Другие могли бы пожелать оказаться на ее месте.

Она кивнула, все еще размышляя, и отпила еще вина:

— Что ты думаешь?

— Покой в ее позе прекрасен. Скажи мне, что ты чувствуешь, увидев это?

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы ответить:

— Не знаю, как бы я отнеслась к тому, чтобы быть такой… выставленной напоказ.