Выбор

- Нет, я сначала к государю. Как он? Ты не видел?..

Обычно в великокняжеском дворце и дворе было принято делать все и двигаться только чинно, степенно, торжественно, но нынче и тут была сплошная поголовная беготня. Маститые, толстые князья и бояре - и те, громко пыхтя, трусили по коридорам и сеням и вовсе задыхались, спешно поднимаясь и спускаясь по лестницам. Поголовно все бегали. Государь тоже. Присядет где ни попадя в передней палате, выслушает очередного воеводу, или дьяка, или еще кого, докладывающих новости по Москве, из ближних мест и дальних, и сколько уже ядер и пороху приготовлено у каждой пушки на кремлевских стенах и башнях, и сколько пищальников, копейщиков и смолы на стенах и башнях Китай-города, - и вскочит, покивает головой - хорошо, мол - и, ни на кого не глядя, быстро-быстро в другую палату, или в свои покои, или вверх, на чердак-гульбище, из окон которого было видно все Замоскворечье с движущимися по его улицам вереницами людей и подвод, а еще не доложившие, конечно, все следом за ним, и он остановится где-нибудь, выслушает их, тоже покивает одобрительно или спросит "зачем?" и заспешит дальше, глядя в основном в пол, а потом стал и быстро оглядываться, если кто-нибудь оказывался вблизи сзади, вопросительно глядя на него: ты чего, мол, тут? Почти не говорил, все только слушал да коротко спрашивал: "А там?", "А тот?", "Послали к Шуйскому? Послали?".

Увидав Соломонию, схватил ее за руку, быстро увел в опочивальню и тихо, чтобы не слышали поспешавшие следом, потерянно проговорил:

- Видишь, что стряслось! Видишь!

Лицо опрокинутое, серое, глаза горят, смотрят на нее, но видят и не видят, переполненные мукой, страхом, паникой и чем-то совершенно неведомым, подобным немому тоскливому воплю.

Никогда не видела его таким. Таким растерянным, испуганным, не находящим себе места. И тоже, конечно, перепугалась жутко, сколько-то не могла проронить ни слова, но все же пересилила себя и стала, как могла, успокаивать его, мотаясь рядом из покоя в покой, в палаты, по лестницам с жилья на жилье, пока он не рухнул наконец в своей молельне на колени перед иконами и не начал истово молиться, припадая лбом к полу.

Она опустилась рядом, тоже молилась. Махнула рукой бывшим при этом, чтоб тоже молились.

До полудня пришли известия, что Серпухов и Кашира все же не пали, но охранявшие их заставы истреблены, убиты воеводы Иван Шереметев, князь Василий Курбский, Юрий и Яков Замятнины, а израненный князь Федор Лопата-Оболенский попал в плен.

Про Рязань вестей не было, а позже стало известно, что сам Мухаммед-Гирей остановился между реками Северкой и Лопасней, а близ Москвы с передовыми отрядами его сын Богатыр-Султан и новые силы к нему все прибывают и прибывают.

Много лет уже не было такого страшного нашествия крымских татар на Русь.

Однако его следовало ожидать, так как правивший в Казани ставленник Москвы злобный и необычайно жестокий царь Шигелей восстановил против себя буквально всех казанцев, и тамошняя знать упросила Крым прислать им своего царя. Мухаммед-Гирей послал родного брата Сагиб-Гирея. Сторонники Шигелея были перебиты, а вместе с ними и отроки московского воеводы, бывшего постоянно при Шигелее, а самого его и воеводу, избитых и полураздетых, с несколькими слугами выгнали в чистое поле, где после многих дней скитаний их подобрали касимовские казаки.

А Василий устроил свергнутому царю в Москве торжественную встречу и дал ему в кормление Серпухов и Каширу.

Выгнав Шигелея, а стало быть, и Василия из Казани, Мухаммед-Гирей просто не мог не попытаться овладеть и Москвой, и к этому следовало готовиться, митрополит Варлаам, Вассиан, некоторые бояре и воеводы заводили разговоры об этом, но крымский хан всех опередил.

После полудня и на Ивановской площади Кремля уже было полно беженцев, и по всему обрыву к реке, к Тайнинской башне, сидели, лежали, кормили детей, ели сами, что прихватили с собой, кое-где закурились костры, дым от которых под южным ветром потек по всему Кремлю.

Жуть сколько уже было народу, лошадей, подвод, возков. Лошади сталкивались с лошадьми, возки с подводами, люди с людьми. Давки, свалки, крики, лошадиный храп, треск ломаемых оглоблей и телег, матюги, драки. Полилась кровь. Появились раненые.

Дело в том, что кремлевские жители тоже ринулись в бега, но в обратную сторону, из Москвы - и сшибались с прибывающими, пробиваясь к Боровицким и Троицким воротам, от коих шли дороги на север, на Тверь, Дмитров, Ярославль.

Соломония много раз поднималась на свой чердак и все видела через стены великокняжеского двора. Посылала своих детей боярских и слуг-мужиков разнимать дерущихся, помогать там чем можно, посылала хлеб, другую еду, питье.

А Вассиан сам туда ходил с митрополитом и с десятками его чернецов-служек. Успокоили многих и долго не уходили с площади и с обрыва, разговаривая с людьми, образумливая и утишая их словом Божьим.

Но как ушли, там опять загудели, завопили, сцепились.