— Никогда бы не подумал, что в зрелом возрасте может наступить такой момент, когда я буду чувствовать себя словно нерадивый студент, шо не выучил предмета и теперь не может ответить на вопрос строгого экзаменатора. Но, таки-да, я ответить затрудняюсь! Боюсь, что всех моих медицинских познаний не хватит чтоб объяснить Мишин феномен. Что ж, давайте за этот феномен и выпьем. Ваше здоровье, дамы! И доктор лихо опрокинул в себя рюмку коньяка.
Роза Моисеевна выразила непреодолимое желание сопроводить нас «до Юлечки», мол, они добрые подруги и давно не виделись. Полчаса сборов и мы уже едем на двух пролётках в сторону будущей Одесской национальной музыкальной академии, которую я осматривал не далее, как десять дней назад. Охренеть!
Мы приехали чуть раньше назначенного срока, и Юлия Александровна оказалась занята. Вся наша компания прошла в пустующую аудиторию и дамы рассевшись на стульях завели разговор о своих общих знакомых. Семён Маркович принял в разговоре самое живое участие, а я предоставленный самому себе направился к старинному роялю что стоял на сцене. Это оказался знаменитый «Стейнвей». Большой рояль для концертного зала. Крышка рояля была поднята, но клавиатура прикрыта клапаном. Я осторожно провёл рукой по полировке рояля. Да… Вот это вещь!
Лора, моя первая и последняя серьёзная любовь, окончила омское музыкальное училище. Мы так и не поженились, хотя всё к тому шло. Но началась перестройка и она, этническая немка, с родителями уехала в Германию к родственникам, а я после защиты кандидатской отправился в Красноярск. Но те пять лет, что мы провели вместе, для меня даром не прошли. У девушки дома тоже стоял рояль, не «Стейнвей» конечно, а «Эстония».
Вполне престижный рояль по меркам Советского Союза. И мы с Лорой нередко музицировали в четыре руки. Музыкантом-виртуозом я естественно не стал, но под её руководством кое-что играть научился и достаточно неплохо для любителя. Во всяком случае моей девушке моя игра нравилась, а для меня это было главным стимулом, тем более что и слух имелся и самому нравилось.
Подняв клапан рояля, нежно провёл ладонями по клавишам и те чуть слышно отозвались словно приглашая меня к музыке. Я вздохнул с сожалением, понимая, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Тело, в которое я попал вряд ли, когда сидело за клавиатурой, да и моя мышечная память заточена на мои прежние габариты, а не на ребёнка.
Но, «когда нельзя, но очень хочется, то можно.». Цитата из далёкого детства переломила мой скептицизм и воровато оглянувшись на взрослых, подкрутил банкетку повыше. Пусть мои ноги с трудом достают до педалей. Пусть нетренированные детские пальцы не смогут полноценно нажимать клавиши и брать аккорды. Пусть мой реципиент никогда не сидел за роялем, но разве мне-то кто запретил попробовать?
Что мне играть даже и вопроса не возникло. Моя самая любимая композиция — это «Свадебный вальс» Евгения Доги. Тревожный и одновременно щемящий душу мотив как нельзя лучше подходит к ситуации, в которой я сейчас оказался. В «моё» время к музыке вальса певица Зарифа Мгоян написала великолепные слова. Но сейчас мне не аккомпанирует оркестр. И за роялем я один.
Тихо тронул клавиши слегка касаясь их и пытаясь по чуть слышному звуку определить ту ли ноту я беру. И лишь убедившись, что нажимаю на нужную клавишу переходил к следующей. Получалось плохо. То промахивался мимо нот, то пальцы просто не успевали за темпом. Но я продолжал и продолжал повторять движения, уже не зацикливаясь на каждом досадном промахе. В какой-то момент понял, что у меня начинает получаться что-то отдалённо напоминающее любимый вальс, а мои глаза прикрыты и уже не следят за руками. И тогда я начал про себя напевать песню Зары.
В голове звучали звуки вальса, с ними переплетались слова песни и мой рояль теперь лишь вторил живущей во мне мелодии. Меня охватила щемящая тоска по исчезнувшей навсегда моей прошлой жизни. За что мне всё это? Что я такого совершил что заслужил подобное? На ресницах выступили слёзы в носу засвербело, но я только упрямо сжал губы и полностью отдался во власть музыки словно прощаясь со своей пусть и непутёвой прошлой жизнью.
Я с тобой, пусть мы врозь…
Пусть те дни ветер унёс…
Я закончил играть и устало опустил голову. Неожиданно заныли пальцы, а кисти рук пронзила судорога, моё лицо непроизвольно скривилось в гримасе боли, и я не сдержал стона.
— Покажи руки! — я вздрогнул от неожиданности. Голос был требовательным и незнакомым. С недоумением оглянувшись вокруг, увидел возле себя маму, Семёна Марковича и Розу Моисеевну. А ещё пожилую статную женщину в тёмно-синем платье и невысокого полноватого мужчину в смешных круглых очках с большими диоптриями. Именно он и потребовал, чтоб я показал ему свои руки. Недоумевая, когда они успели вокруг меня собраться, безропотно протянул ему свои ладони.