Выбор. Долгие каникулы в Одессе

— А на турецкой мове ты не разумеешь? — На Семёна Марковича без жалости смотреть было невозможно. Вот уж где, как говорится, разрыв шаблона был виден на лицо… Или на лице?

— Не, ни по-турецки, ни по-украински, ни по какому другому я больше, кажется, не умею.

— Если «кажется», то креститься надо. — доктор набулькал себе ещё одну дозу «лекарства» и тут же выпил. Правда в этот раз «закусил» не рукавом, а оладушкой. Благо их оставалось ещё много. Я заботливо пододвинул к нему тарелочку с оладьями.

— Вы кушайте, кушайте, Семён Маркович, оладушки вкусные. Вот масло сливочное мажьте его прямо на оладушку вам сейчас полезно что-нибудь жирное скушать. Жаль я не знаю где что хранится. Так может всё-таки маму позвать?

Доктор подозрительно на меня взглянул и слегка отодвинулся от меня вместе со стулом.

— А шо я ещё не знаю за то, шо знаешь ты? Только не лги мне! Я доктор и вижу тебя насквозь! Семён Маркович сурово сдвинул брови и погрозил мне пальцем.

— Да больше вроде бы и ничего. Только вот… — я замялся не зная, как сформулировать предложение.

— Шо? Ну, давай, удиви миня! Только не говори, что ты потомок Светлейшего Князя Александра Даниловича. Я и без тебя знаю! Мы с Фирой вчера это выяснили.

Теперь уж мне пришла пора удивляться. Даже закашлялся от неожиданности, ну нифига себе, однако и фантазии у доктора! Интересно, что они с мамой вчера курили?

— Вообще-то, я хотел сказать насчёт обучения. Мне кажется, что я знаю гораздо больше, чем должен знать подросток в моём возрасте.

— Да-а? — доктор со всё возрастающим подозрением вновь меня оглядел сверху донизу.

— А откуда ты знаешь, шо именно должен знать, хм, подросток? И в чём эти знания проявляются? Откуда вообще в тебе эта уверенность, если ты говоришь, что ничего не помнишь?

— Ну, я думаю, что знаю алгебру, геометрию и тригонометрию. Знаю таблицу Менделеева и основные физические законы. Формулы и таблицы. И много ещё чего знаю. Но не помню откуда я это знаю!

Доктор, тоскливым взглядом безнадёжно больного человека, посмотрел сначала на меня потом на бутылку и грустно вздохнув начал намазывать оладушку толстым слоем масла. Сверху положил вторую оладью налил себе в чашку ещё водки и пробормотав на идиш что-то краткое и ёмкое, но неразборчивое, выпил и закусил. Потом подошёл к буфету пошарил там и достал пачку папирос. Увидев мой изумлённый взгляд, пояснил:

— Фира не курит, я, впрочем, тоже. Но где лежат папиросы для гостей я знаю.

После чего открыл форточку поставил на подоконник многострадальную чашку, из которой пил кофе с водкой и закурил, меланхолично глядя в окно.

— А вот и мы! — дверь открылась и в кухню вошли мама и её приятельница.

— Шо я вижу! Семён Маркович, разве Вы курите? Я ни разу не видела вас с папироской. — в голосе Розы Моисеевны звучало неподдельное удивление.

— Теперь куру… — печально поведал доктор, сделал глубокую затяжку и меланхолично выпустил дым в форточку.

— Так, а я шо-то не поняла. Мы что-то празднуем? И шо? — в голосе мамы сквозила ирония, но чувствовалась и большая доза тревожного изумления.

— Таки-да! Празднуем. — голос доктора был по-прежнему печальным и отрешённым. Словно он сообщал родственникам о скорой кончине безнадёжного больного.

— Так зачем же водкой? Семён Маркович, в буфете есть приличный коньяк, а водку я пользую только в лечебных целях для примочек.

— Нет, Фира. Коньяк тут не поможет, только водка. И не примочки, а вовнутрь!

— Вей з мир! Вы нас пугаете! Шо случилось? Миша, шо с доктором?

— Ничего мамочка! Просто мы обсуждали как мне лучше устроить сдачу экзаменов за начальные классы. Вот Семён Маркович и задумался к кому обратится за экстернат.

— Семён, это так?

— Таки-да, Фира! Кто я такой, шоб не соглашаться за то шо сказал Миша?

Семён Маркович выкинул папироску в форточку, устало сел за стол и потянулся к бутылке. Но мама ловко выхватила «лекарство» из рук доктора и укоризненно произнесла:

— Семён Маркович, нам сегодня ещё ехать в консерваторию! Вы забыли шо уже договорились с мадам Рейдер за то, чтоб Юлия Александровна посмотрела Мишеньку?

— И что? Ваш мальчик таки хорошо поёт? — в голосе Розы Моисеевны сквозил неприкрытый интерес и предвкушение «вкусной» новости, с которой не стыдно и по подругам прокатиться и по их же ушам проехаться…

— А ещё я играю на аккордеоне и гитаре!

Со стороны доктора послышался приглушённый всхлип.

— Семён Маркович? Шо с вами? Что-то вы бледный совсем! Может вам накапать успокаивающих капель?

— Фира — нет! Лучше накапайте мне рюмку коньяку. От него пользы будет больше, это я вам как доктор говорю!

Мама с сомнением взглянула на доктора, но прошла к буфету и поменяла бутылки. Достав заодно и три рюмки. Доктор ловко разлил коньяк дамам и себе. Глядя на просвет рюмку с коньяком и любуясь янтарным напитком, вздохнул и задумчиво произнёс: