Выбор. Долгие каникулы в Одессе

И тут вор закрутил такую словесную конструкцию, что Цыган в изумлении приподнял бровь. Такого отборного мата он уж давно не слышал.

– Писюки! Вы уважаемых людей на проблемы хотите поставить?

От мощной затрещины Стёпка кувырком улетел в угол халупы.

– Погоди, Червонный. На правёж у тебя время ещё будет. Ты мне пацанчик расскажи, что этот русак вам говорил?

– Так это, сначала предлагал нам всё забрать и краями разойтись. Засцал, наверное.

Стёпка шмыгнул носом и вытер кровь из разбитой губы.

– Только я сейчас думаю, что он кипиша не хотел. Он же сказал потом, что Сонька его девчонка, а братья ему друзья, вот и не хотел, что они от нас огребли. А он-то и не боялся ничего, спокойный такой стоял, даже равнодушный. Я ещё удивился, он же по виду совсем домашний ребёнок, видимо ни разу не битый вот и не понимал, что с Гриней шутки плохи. А вот когда Гриня сказал, что Соньку с собой заберёт, а Микола ещё и платье на ней задрать захотел, вот тогда он и сказал, что это беспредел и он нам всем жопы на британские флаги порвёт.

– Вот Гриня и вспылил. Он вообще в последнее время был больной на всю голову, а тут какая-то малявка возражать решила. Вот он и ударил поца. Если бы попал, то убил бы, это точно. Удар у Грини, что надо был. Только я не понял, что потом произошло. Как Гриня ударил, это я видел, но вдруг он сразу сам падает, а этот поц уже возле Фимы и тот тоже падает. А потом он уже возле Петрухи и бьёт его по бейцам.

Стёпка нервно передёрнул плечами и машинально прикрыл пах, представляя, что это ему сейчас прилетит удар.

– А потом совсем непонятно. Микола на него сверху прыгнул, он же у нас самый тяжёлый, мужиков и то роняет. Это его любимый приём, навалиться сверху и держать, пока другие пацаны не подоспеют. А тут смотрю, только ноги мелькнули, а этот поц его уже в челюсть пинком… и сломал её. Если бы в висок попал, то убил бы.

– А потом ко мне идёт и говорит. Запомни, я – Миша Лапа с Молдаванки, Отрада теперь моя! И ещё откуп приказал занести. А ещё говорит, кого из вас здесь увижу, того тут и прикопаю. Он точно не наш. Наш бы сказал «притоплю».

– А ты и обосрался?

Червонный со злой усмешкой посмотрел на Стёпку и перевёл взгляд на Цыгана.

– Интересный хлопец у нас тут нарисовался? Что скажешь, Цыган, ты всё услышал, что хотел? Может, расскажешь, какой у тебя в этом деле интерес и кто такой этот Миша-Лапа? Не зря же ты за него спрашиваешь, а я так впервые за него слышу.

Цыган не спеша выбил трубку и задумчиво произнёс:

– Я свою первую каторгу на Сахалине отбывал. Там разного народа хватало. Было много узкоглазых, их и не разобрать непривычному человеку. Где китаец, где корец, или японец, к примеру, даже через десять лет я с трудом различал. Дрались каторжане между собой часто. За пайку, за барахло, просто по злобе. Но с узкоглазыми старались не связываться, себе дороже выходило. Попадались среди них такие умельцы, что одним ударом ладони сердце останавливали или позвоночник ломали, что уж тут говорить о печени или селезёнке?

Цыган вновь начал набивать трубку табаком и взглядом указал Червонному на стакан. Тот понятливо кивнул и разлил остатки самогона по стаканам.

– Что-то я тебя Цыган не пойму, а при чём тут Сахалин?

– Жил в Одессе уважаемый гешефтмахер, Иосиф Гальперин, по прозвищу Йося Бриллиант.

– А! Так я слышал за него, но он вроде бы в Америку ноги сделал? Что-то у него не срослось, людей кинул на деньги. И причём тут он?

– Не, не кинул, подставили его. Люди потом разобрались и даже писали ему, что претензий к нему не имеют и в Одессе ему снова рады. Но он уже умер к тому времени. Однако остался у него сын, о котором в Одессе знали и помнили. Жена Иосифа увезла сына во Владивосток к родне, где тот и вырос. Моя соседка Фира, двоюродная сестра этого Иосифа. Она переписывалась с его женой, звала её с племянником в Одессу.

– А потом началась гражданская война и бардак. Если в Одессе мы помним и белых и зелёных и интервенцию. То Дальний Восток тоже хлебнул этого дерьма по самое горлышко. И американцы, и англичане, и японцы. Вот там-то сынок Иосифа и сгинул вместе с матерью. Но уже его жена и сын остались живы. И решили вернуться на родину Иосифа. Вот только мамаша померла в дороге, а Миша доехал. И Фира его приняла, он же ей двоюродным внуком приходится. Она одинокая, а он, как ни крути, но кровь родная, хоть и на четверть. Так что как видишь, этот «поц» и не русак вовсе, а еврей на четверть, и у него тут родни хватает.

– А то, что я тебе за каторгу рассказал, так если у Миши там были хорошие учителя, то меня не удивляет, что он голым кулаком печень и селезёнку порвал, подрастёт, заматереет, так и позвоночники ломать начнёт.

Цыган ухмыльнулся.

– Он и на язык такой же острый. Сегодня уже имел удовольствие наблюдать и слушать. Насчёт Отрады я с ним поговорю, объясню, что ему это не надо, он пацанчик понятливый, а не поц какой-нибудь, что проблемы создаёт. Он поймёт, не то, что некоторые.

Цыган посмотрел на Стёпку и тот сжался в предчувствии скорой расправы. Но Цыган перевёл взгляд на Червонного и продолжил.