Выбор оружия

– Успели вовремя. – Кадашкин посмотрел на большие командирские часы со множеством циферблатов и стрелок. – Есть еще часок, чтобы сбросить напряжение и закусить по-русски. – Не прибегая к помощи солдат, сам вытащил из багажника тяжелый ящик. Перетащил к плоскому камню. Смахнул ладонью сор, а потом, выпятив губы, сдул остатки пыли. Накрыл каменный стол чистым полотенцем, выставив на него банки с пивом, бутылку водки, шматок копченого сала и буханку черного хлеба. – Друзья из Москвы прислали полакомиться. Самое тяжелое в Африке – отсутствие черного хлеба. Приглашайте вашего друга к столу. У нас сегодня русская трапеза.

Видя, как усаживается Маквиллен, как дружелюбно взирает он на Кадашкина, предвкушая экзотическую выпивку и еду, Белосельцев испытал к нему повторную жгучую ненависть. Синеглазый, беловолосый красавец, гостеприимно приглашенный в застолье, желал его смерти. Готовил ему муки и пытки. Голод и жажду. Земляную тюрьму с желтыми сороконожками и мохнатыми пауками. Был враг, который, если его не убить, уничтожит его, Белосельцева.

Эта ненависть была так сильна, так полыхнула в сторону Маквиллена, что тот обернулся. Пряча свой порыв, Белосельцев потянулся к бутылке, стал ее открывать.

– Ну, друзья, – Кадашкин расставлял на камне пластмассовые стаканы, – сегодня мы избежали большой беды. Значит, есть русский Бог.

– Есть и кубинский Бог. – Аурелио резал розовое сало маленьким острым ножом.

– У Виктора и у меня есть особое лесное божество, которое нас обоих хранит, – сказал Маквиллен. – Виктор, понимаешь, о чем говорю?

– Хорошо понимаю. – Белосельцев овладел собой. Наполнял стаканы, стараясь, чтобы не дрожала рука. – Ты имел в виду скорострельную зенитную установку советского производства, которая по нашим молитвам отстрелялась по разведке «Буффало». Теперь благодаря ей мы можем спокойно выпить.

– Угадал! – рассмеялся Маквиллен. – Именно ее я имел в виду, это симпатичное двуствольное божество.

Они чокались, пили русскую водку, сидя на красных песчаниках, по цвету напоминавших руду урана. Солнце жгло нестерпимо, словно радиация неба складывалась с излучением камней. Их лица покрылись нездоровым воспаленным румянцем. Кадашкин смотрел на часы, переводил взгляд на туманный простор океана, в пустой синий блеск. Белосельцева посетило странное чувство, словно его заманили в ловушку. Но те, кто его заманил, сами попали в ловушку. Но и эти ловцы, расставившие западню, оказались внутри западни. Мир, в котором он жил, был анфиладой ловушек, помещенных одна в другую. Расширяющейся системой капканов, где невозможно понять, где ловец и где жертва и кто завладеет добычей.

Он пережил мгновение абсурда, когда опьяненный рассудок стремится порвать свои трехмерные путы. Расширяясь, рвется в безразмерный мир. Не в силах прорваться, опадает, погружается в сумерки, сотрясенный безнадежным усилием.

– Пойду окунусь в океан, – сказал он, поднимаясь.

– Водя ледяная. Течение от берегов Антарктиды. Как в проруби, – напутствовал его Кадашкин.

Белосельцев по горячим красным уступам спустился к воде. Океан мягко хлюпал, ударяясь о камни, прозрачный, бирюзовый у поверхности, густеющий до синевы в глубине. Ему захотелось окунуться в студеную воду, смыть ядовитую пыль дороги, липкий пот пережитого страха, почувствовать на больном затылке прикосновение волны. Сквозь рябое стеклянное солнце виднелись рыбы, переливались, недвижные, голубые, словно запаянные в прозрачную толщу. Он сбросил одежду, стоял, чувствуя босыми стопами жар камней, окруженный пламенем красных песчаников, словно его поставили в огромную печь, и он, как фитиль, начинал дымиться.

Если кинуться в воду, которая сомкнет над ним мягкий солнечный всплеск, то можно скрыться от этих шумных, многословных людей, ускользнуть от их глаз и объятий, вырваться из хитроумной ловушки, в которую его заманили. Превратиться в рыбу, в креветку, в кита, плавающих в студеном течении. Пропадет человеческий разум с его трехмерным безумием, скрывающим истину жизни. В рыбьей костяной голове, в разноцветных круглых глазах откроется истинный мир, без времени и пространства. Создатель, сотворивший Вселенную, среди звезд и океанских течений, примет его в свое бессмертное, безымянное лоно.

Он оттолкнулся от камня, кинулся в воду. Задохнулся от ледяного ожога, словно голубоватое прозрачное вещество, в которое он нырнул, было жидким азотом. Его внутренности отвердели, глаза остановились в орбитах, легкие перестали дышать. Он погружался на дно, где, неживой, хрупко-стеклянный, будет лежать среди изморози, в синих испарениях льда.