Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве

Отбывая в Елец, Александр расстался с Леоном Поповым, с которым очень сблизились во время короткого пребывания в Серпухове, где Саве дожидался назначения, а Попов, будучи председателем Красного Креста и членом Всероссийской эпидемиологической комиссии, налаживал работу госпиталей, бань, санпропускников - нарастала угроза сыпного тифа. А с прелестной его сестрой Еленой и ее мужем Борисом Климиным Александр познакомился еще в 1905 году. Борис Климин, как и Александр, учился на юридическом факультете, Елена - на медицинском. Все вместе они работали в революционных рабочих кружках.

Борис Климин был сыном Иннокентия Федоровича Климина - одного из деятельных участников нечаевской «Народной расправы». Отец отбывал заключение в казематах Петропавловской крепости, где просидел три года, после чего был сослан на пять лет в Сибирь. В 1877 году он нелегально вернулся в Петербург, был снова арестован и привлечен к суду уже в качестве участника «процесса 193-х». После суда был заключен в Шлиссельбургскую крепость, в которой провел около двадцати лет.

Александр любил бывать в их доме, музыкальном, гостеприимном, который был вместе с тем как бы средоточием революционно-демократической традиции прошлого века. Александр готов был без конца слушать рассказы деда Иннокентия о народовольцах, о Вере Фигнер, о Морозове, сестрах Любатович. Всю свою жизнь Климин оставался верен идеям социализма, помогая всем преследуемым, и в 1905 году давал у себя убежище революционерам.

Когда Бориса Климина выслали в Сибирь, вместе с ним выслали и Елену. В ссылке она потеряла мужа и детей, умерших от истощения, - совсем крошек. До семнадцатого года Елена оставалась в Енисейской губернии, на вольном поселении, под присмотром полиции. После революции возвратилась в Москву, стала работать детским врачом. Александр в 1918 году, будучи в командировке в Москве, навестил ее - она жила на Арбате; ему хотелось ее обнять. Он увидел седую, суровую, измученную, но по-прежнему мужественную, не сломленную Елену.

В июне 1919 года Леон Христофорович Попов выехал на Восточный фронт. В городе Ишиме он организовал госпиталь и, спасая жизнь других, сам заразился сыпным тифом, 15 декабря 1919 года скончался. Над его могилой, на обелиске высечены слова: «Дело нашей партии было делом всей его жизни».

Спустя пятьдесят с лишним лет газета «Правда» за 29 августа 1971 года напечатала короткое сообщение, поступившее из Белгород-Днестровского Одесской области, некогда называвшегося на турецкий лад Аккерманом.

Публикация называлась «Комплект «Искры». Она повествовала о том, что при ремонте дома № 16 по улице Пушкина рабочие Г. Шинкаренко и М. Котелков обнаружили на чердаке 24 экземпляра ленинской «Искры» за 1901 - 1903 годы.

Здесь же - отдельные оттиски статей газеты, многочисленные экземпляры рукописной и печатной социал-демократической литературы. Среди находок - проект Программы РСДРП, разработанный редакциями «Искры» и «Зари» в 1902 году, работа Карла Либкнехта «Пауки и мухи», рукописные листовки студенческого совета университета в Одессе, чьи-то личные вещи, блокноты, тетради с цифрами тайнописи.

Этот дом принадлежал жителю Белгород-Днестровского Христофору Попову, отцу Леона Попова, служил глубоко законспирированным перевалочным пунктом транспортировки из-за границы и распространения в стране ленинской «Искры» и другой революционной литературы.

Тревожными елецкими ночами Александр лежал без сна, несмотря на физическую усталость, а может быть, из-за нее, и тоненькая, едва различимая дорожка протягивалась в освещенный дуговыми фонарями Петербург десятого - тринадцатого годов. Дамы в огромных шляпах, в песцах и соболях, бледные лица под вуалью - пили уксус, чтобы побледнеть, чтобы была лунноструйность, змеиность.

Лунные феи прелестны на Невском и на Большом проспекте Петроградской стороны. Сияющие витрины, пряный запах цветочного магазина «Эйлере». Ресторан «Доминик» на Невском принимает гостей всю ночь. В четыре утра на Сенной открываются извозчичьи чайные, где подают яичницу с обрезками и водку в чайнике с отбитым носиком. Ночью на Мытнинской набережной уличный торговец продает сардельки, они плавают в ведерном тульском самоваре. На Большом проспекте, недалеко от дома Александра, на другой стороне, кабак Чванова, «Слон» на Загородном, специально для тех, кто любит проплеванные и прокуренные злачные места.

По ночному Петербургу его Вергилием - Сашечка Патваканов, сумевший стать самым петербургским петербуржцем. И потому пирожные только от Кестнера, фрукты у Квинта-Сенкевича, а бриться надо ездить к Молле, египетские папиросы курить из эмалированных мундштуков, купленных у Треймана. На лице у Сашечки рассеянная петербургская улыбка, и жизнь начинается в 11 вечера.