Выбор. Стратегический взгляд

Религиозно мотивированный социальный радикализм исламистских политических движений в чем-то напоминает ранние этапы деятельности массовых популистских партий левого и правого толка, в изобилии возникших полтора века назад по всей Европе как реакция на начавшуюся промышленную революцию и сопутствовавшую ей социальную несправедливость. В частности, под влиянием негативных социальных тенденций зародилась идея отвести центральную роль в экономической жизни общества государству, чтобы оно гарантировало более справедливое социальное устройство. Звучало и другое, сходное утверждение: даже современному обществу требуется система религиозных ценностей, внедрять которую следует государству. Но в Европе болезненные зачастую дилеммы отношений между церковью и государством, стоявшие перед христианско-демократическими партиями, решались легче, потому что и общество, и государство постепенно подчинялись здесь верховенству религиозно нейтрального закона. Во взглядах же исламистов, полагающих, что построенное на исламских ценностях государство по своей природе будет более справедливым, а основанное на законах шариата общество – морально более чистым, политический посыл подкрепляется значительно более сильным религиозным пылом.

Ввиду потенциальной привлекательности таких идей для широких масс радикальный исламистский популизм создает нешуточную проблему и для консервативных формально религиозных режимов типа правительства Саудовской Аравии, и для более светских (как правило, опирающихся на армию) режимов таких государств, как Алжир, Египет и Индонезия. В немного меньшей степени и не настолько непосредственно это касается Турции. Но возможно, исламизм – нечто большее, чем просто удачливый соперник исламского фундаментализма. Это движение может оказаться симптомом того, что некогда полная жизни, но дремлющая в последние столетия цивилизация начинает обретать новое дыхание.

Склонность Запада, и прежде всего Америки, концентрировать внимание на крайностях и реакционных проявлениях исламского фундаментализма, прежде всего в Иране и Афганистане при талибах, отражает широко распространенное незнание тех интенсивных и впечатляющих интеллектуальным размахом дебатов, которые ведет неравнодушная к политике мусульманская интеллигенция. Эти споры вовсе не укладываются в стереотипное представление об исламе как о застывшем средневековом учении, имманентно враждебном современности и не способном к восприятию демократии.

Однако дебаты в исламском мире не всегда протекают в форме мирного диалога. Не только исламскому фундаментализму, но и исламистскому популизму свойственны экстремистские проявления – от традиционного насилия с целью захвата власти до терроризма. В значительной мере этот экстремизм имеет внутреннюю направленность, сказываясь в периодических кровопролитиях в отдельных мусульманских государствах. Отсутствие демократических традиций в большинстве исламских стран благоприятствует процветанию там всевозможных тайных обществ и движений, склонных к организации убийств своих соперников. В последние десятилетия расширение мусульманского присутствия в Западной Европе сопровождалось «экспортом» терроризма, в частности во Францию, Соединенное Королевство, Германию и Испанию.

Но все же в некоторых мусульманских странах, к числу которых относятся Индонезия, Бахрейн, Тунис, Марокко и даже фундаменталистский Иран, не говоря уже о Турции, произошли мирные политические перемены, а это свидетельствует, что даже беспокойные мусульманские массы могут мало-помалу проникаться более умеренной политической культурой. В этом неустойчивом контексте исламистский популизм и исламский фундаментализм следует рассматривать как диалектически взаимосвязанные явления, отражающие брожение умов внутри мусульманского мира. Исламский фундаментализм («теза») – это несовременная по сути, но все же постколониальная форма ислама, возникшая как реакция протеста против господства светского Запада; исламистский популизм («антитеза») – попытка преодолеть наследие западного господства путем адаптации некоторых привнесенных им современных элементов, получающих при этом догматическую исламскую интерпретацию и зачастую демагогически использующихся как символы противопоставления Западу.

«Синтез» еще предстоит. Вероятнее всего, он осуществится во множестве форм, и первоначально лишь у малой их доли, если таковые вообще найдутся, есть шанс оказаться подлинно демократическими. Однако многообразный мир ислама вовсе не защищен от влияния глобальных коммуникаций и последствий массового образования. Пусть постепенно и порой совсем не безболезненно, но мусульманские страны одна за другой, по-видимому, все же пройдут свой собственный путь адаптации исламских заповедей к политике более современного типа, предполагающей участие в политическом процессе широкой общественности.